The news is by your side.

Из афганского дневника

Здесь о советских солдатах вспоминают с уважением

… Пятница. Выходной день. Прождав обещанного звонка местного бизнесмена, накануне пригласившего меня в гости, я отправился в соседний квартал, купить что-нибудь съестного на вечер.

На обычно запруженных улицах Кабула было пустынно. Но пятнистые пикапы с нарядами военной полиции неизменно дежурили на перекрестках и площадях. Большой американский транспортный вертолет взлетел с расположенной в центре города базы.

В магазинчике продавец, узнав, что я русский, обрадовался:

— Здравствуйте! Как дела? Пожалуйста! — сыпал он знакомыми словами. На прощание сказал по-английски:

— Не ходите один, это опасно.

— А что может случиться?

— Всякое может случиться.

Впрочем, вопрос мой был риторическим. Три дня назад на митинге террорист-смертник подорвал почти сотню демонстрантов. Посол просил меня лишний раз не высовываться, а сидеть в отеле за высоким забором при секьюрити.

Думаю, необходимо пояснить, как я оказался в Афганистане. Журналистика кормит не ахти, так что приходится заниматься и другим делами. Вот, в частности, зарегистрировал дочернюю компанию по бурению нефтяных и газовых скважин и в результате стал ее президентом. Также привез образцы макаронной продукции известной таразской фабрики «Rola». Скоро смогу давать консультации о том, как преодолевать бюрократические преграды в этом очень замысловатом исламском государстве. Китайцы и турки подметки рвут, конкурируя на тендерах, но отношение к ним совсем другое. Если ты «русие», тебе обеспечены, по крайней мере, приветливые улыбки.

С Рахматуллой я познакомился на тендере. Разговорились, и у нас вырисовались некоторые наметки по поставкам продуктов питания. Он пригласил меня в гости.

Надо сказать, что здешний простой люд и бизнесмены не отличаются пунктуальностью. Договаривались встретиться в четыре часа. Полседьмого раздался звонок, и Рахматулла объявил, что он приедет через час — иншалла, потому что у него другая важная встреча. Хорошо, но мог бы и предупредить.

К отелю «Kabul Star» он подрулил уже в девятом часу вечера. За окном стояла темень. Я решил, что отдам ему обещанные образцы, а сам не поеду, скажу, что очень занят. На всякий случай оставил администратору записку с номерами телефонов: свой и афганца, сказав, что если вдруг отлучусь более чем на час, чтобы мне позвонили и знали, где искать.

Миновав несколько бронированных дверей и вооруженную «калашниковыми» охрану, я вышел на улицу. Потертая праворульная «Тойота» стояла у обочины.

— Вы, ребята, припозднились. Вот вам пакет с макаронами, но я ехать не могу, у меня много работы.

— Ну, как же так, мы приготовили ужин, все ждут! — он произнес это с таким искренним огорчением, что мне стало его жалко.

— Ладно, только ненадолго, максимум на час, и обратно.

— Хорошо! Как скажешь, — обрадовался он как ребенок.

Выехав из ущелий десятиметровых железобетонных оград центра города, мы покатили по улицам ночного Кабула. После захвата и разрушения талибами его восстановили. Вот красуется новый технический университет, целая улица праздничных Дворцов бракосочетания. А года три назад здесь не было даже освещения. Однако ни при одном крупном строящемся здании нет подъемного крана. Все вручную — рабочая сила дешевая.

Особняком, утопая в зелени кленов и кедров, стояли знакомые серые панельные пятиэтажки Алма-Атинского домостроительного комбината, а рядом высилась полосатая труба обогревающей их ТЭЦ.

Мы повернули и въехали прямо в гору. Почти отвесный подъем по узкой улочке, где едва разминутся две легковушки. Район по значимости, примерно соответствующий московской Рублевке. Тут один генерал живет, там другой член правительства. Но фасады плотно приткнутых друг к другу домов здесь не являются витриной достижений семейного хозяйства. За неоштукатуренными стенами и давно не крашеной дверью может скрываться богатое убранство огромного многоэтажного дома, где живут сразу несколько поколений одной семьи.

— Этот дом мы построили сами, — не без гордости сказал Рахматулла, когда остановились. — Вот тут была огромная дыра от снаряда. Вокруг было все разрушено. Теперь у нас три этажа.

Мы поднялись по цементным ступеням в длинную широкую прихожую, по бокам которой, как в коридоре гостиницы, виднелись двери. Мебели в комнатах никакой. Роскошные ковры в темно-красных тонах на полу и на стенах, вдоль стен прикрытые коврами матрасы, и на них подушки, расшитые национальным орнаментом.

В нише рядом со стопкой книг — портрет седого мужчины в генеральских погонах. Я понял, что это покойный отец, о котором Рахматулла рассказывал вчера.

Пришли познакомиться братья, племянники — все с высшим образованием, знающие по четыре-пять языков. Бородатый дядя — крупная фигура в региональных транспортных перевозках — воевал и помнит несколько слов по-русски. Женщин не видно. Они на своей половине готовили ужин.

Мы выпили по бокалу сока. Естественно, никакого алкоголя. Афган — страна строгих исламских принципов. У меня по прилету в кабульском аэропорту изъяли две бутылки «Русского стандарта», и сколько я ни заклинал — «дьюти фри», с криками «Аллах акбар!» вылили в мусорку.

Но это еще ничего. Когда оформлял визу в Саудовскую Аравию, куда по приглашению покойного короля Абдаллы летал на Международный экономический форум, пришлось подписать бумагу, в которой давал согласие на то, что если в моем багаже обнаружат алкоголь или наркотики, то отрубят голову.

Принесли кувшин и тазик — помыть руки.

— Не как у вас? — извиняясь, спросил Рахматулла.

— Почему ж, у нас в Казахстане точно так же.

— Правда? — удивился он.

— Казахи в юрте на природе тоже расстилают дастархан, ноги калачом и бешпармачат, запивая беленькой.

— Неужели? Они мусульмане? — недоверчиво улыбнулся Рахматулла.

— Конечно!

Подали салаты и блюдо, которое называлось манту — наши азиатские приготовленные на пару манты с мясом, только помельче, и присыпанные чем-то черненьким.

За едой и разговором время полетело незаметно.

— Скажи мне, — как-то осмелев и усевшись поудобнее, задал я давно не дававший мне покоя вопрос Рахматулле, — почему, когда начинаешь общаться с местными, тебя сначала настороженно спрашивают, кто ты, — немец, американец, но как только узнают, что русский, сразу радуются, начинают вспоминать все, что знают по-русски, и многие говорят, что главная мечта побывать в России? Один студент университета даже прочитал стихотворение Пушкина «Я вас любил», да с таким хорошим произношением. А в Шибаргане встретили уже седых инженеров-нефтяников, которые учились в Москве и хорошо понимали по-русски. Они очень хотели, чтобы советские законсервированные скважины добурили мы, а не китайцы или турки. В чем дело? Мы же с вами воевали?

— Русские много сделали для Афганистана.

— Но американцы вкладывают сюда миллиарды.

— Да, одним самолетом они их привозят, а другим еще больше увозят. Простым людям ничего не остается. А от вас остались школы, больницы и микрорайон (он так и произнес это слово — микрорайон), до сих пор элитное жилье — 350 тысяч долларов за пятикомнатную квартиру.

— Почему так дорого?

— Потому что очень высокое качество. Русские — щедрые люди. Это здесь помнят все.

— Я не видел американцев на улицах Кабула.

— Они сами не ходят. А еще американцы разрушают семью. Это подлая, сатанинская нация. У них там дети уже не знают, кто их отец, скоро не будут знать и маму. Родители и дети — чужие друг другу. Всякая порнография и прочие пакости. Мы это не можем принять. Американцы только разжигают ненависть и помогают Пакистану, который всячески вредит нам. Но нашу землю мы никому не отдадим.

— Мы тоже любим свою землю и этим похожи на афганцев.

— Вы такие же простые, как мы. И добрые. Я был еще совсем ребенком, кругом разруха, я два дня ничего не ел, русский солдат на танке дал мне круглую баночку с маленькими черными рыбками.

— Шпроты, — догадался я.

— Да! Это было так вкусно. Я не забуду никогда.

— Хорошо, я тебе в следующий раз привезу такие консервы.

Некоторое время мы молча ели традиционный афганский плов из длинного риса с изюмом.

— Но знаешь, — сказал он, глубоко вздохнув, — в чем была главная ошибка русских?

— В чем?

— Они хотели отделить народ от религии. Они хотели заменить ее коммунизмом.

— Коммунизм — тоже религия.

— Правильно, одна религия другую не терпит. Но с афганцами так поступать нельзя, потому что наша вера — душа народа.

— Я это чувствую на каждом шагу.

— Азия устроена так, что тут нужна крепкая центральная власть.

— Но у вас демократия работает. Президента переизбирают точно в срок.

— Нет, демократия здесь не работает.

Потом мы сидели на плоской крыше дома, под нами расстилался сверкающий ночной шестимиллионный убегающий за горизонт Кабул. Справа и слева огни домов, очертания которых терялись во тьме, забираясь высоко в гору.

Мы пили чай со вкусом кандагарского шафрана. Было свежо и как-то очень раскованно и весело. Я вспомнил давнюю историю, как прилетевшая делегация после теплого приема в посольстве решила прокатиться по ночному городу. На следующий день, проезжая по тем же улицам, гости страшно удивлялись: «А где же небоскребы, которые мы видели вчера ночью?»

— Я пуштун, — гордо произнес на прощанье Рахматулла, — я дал слово — ты можешь мне верить. Я все сделаю, чтобы наше дело пошло.

И добавил:

— Наши взгляды обращены не на запад, а к вам на север.

В отель я вернулся за полночь.

Проснувшись утром, по некоторым симптомам, отдаленно похожим на похмелье, я догадался, что манту было приправлено опием. О древней традиции угощать таким блюдом особо почетных гостей мне когда-то рассказывал консул в Мазари-Шарифе.

Александр ЗАГРИБЕЛЬНЫЙ, журналист, переводчик

Кабул, август 2016 года

Комментарии закрыты.