Меня вынуждают уйти в запас

Я один из тех, кто сражался по 48 часов в сутки

«23. Я не могу быть «бедным родственником» никому. Поэтому исключается всякая возможность возврата (или востановления отношения) к кому бы то ни было из людей, вошедших в мою биографию в прошлом. Я никого из них не обвиняю и не намерен оправдываться перед кем*либо, ибо это относится к прошлому, а прошлое принадлежит только одному Богу. 24. Я скоро получу относительную свободу, которую так долго ждал. Я не намерен снова впасть в рабство какого*либо гражданского проходимца*чиновника или еще хуже * в рабство к какой*либо красивой (положим) бабе, образованной или необразованной мещанке. Я долго добивался свободы, и когда мне ее обещали наверняка, я, как всякий «врожденный» раб, как огня, «боюсь» ее. Тешу себя лишь тем, что «может быть, черт не так страшен, как его малюют». 25. Казахи говорят, что деятельность человека держится на трех ногах: здоровье, очаг, жена. Надобно начинать с первого. 26. Дружба есть сумма оправданных доверий. Правильно ли это? Если правильно, то кто же постоянно оправдывал мои доверия? И чьи я постоянно оправдывал доверия? В этом пункте размышления бабы в счет не берутся, так как они в физиологическом отношении верны своим развратным мужьям и всегда изменяют тем, кто им верен. Они вместо того чтобы просто сказать «мы живем», говорят «мы дружим» (притом делают невинный вид) * так что у них понятие о дружбе извратное). 27. Сабит мне говорил: «Қарап жүрмейсің ғой» («Ты же не будешь ходить и только смотреть»). Вы, конечно, понимаете, что он хотел сказать * потребность в деятельности не удержит меня дома. Но вы также знаете, что, к сожалению, у нас на деятельность имеют право лишь лица с определенным официальным юридическим положением в обществе, работающие в определенном учреждении, предприятии или организации. Размышляя над этим, я страшусь того, что я в ближайшем будущем как бы не оказался не только в положении полковника запаса, но и в положении «гражданина в запасе», отстраненного от активного участия в общественно*политической жизни в широком смысле этого слова. 28. Несмотря на то что у нас новая демократия, но все же мы до сих пор не достигли высшей ступени демократии. Мне кажется, что высшая ступень демократии в своей основе будет зиждеться на абсолютно свободно высказанном общественном мнении и, самое главное, на уважении этого мнения людьми, находящимися у руководства во всех звеньях правления страной. 29. Волею народа мы можем называть волю подавляющего большинства массы, а средствами выражения этой воли в конечном счете являются свобода слова, всеобщий свободный выбор во все органы власти самых достойных из числа четырех*пяти выдвинутых кандидатов на одно место. Этот своеобразный «конкурс» на доверие народа у нас не может быть поводом на группировщину, а наоборот, стал бы новым прогрессивным шагом вперед к нашей демократии, очистил бы госаппарат от случайных лиц и бездеятельных «деятелей». 30. Ударился в излишние рассуждения * извините. Я пишу этой ненавистной авторучкой, лежа на кровати; подушка, лежащая на животе, заменяет мне стол. Я один в отдельной палате, скука. Правда, радио связывает с внешним миром. Пишу я, что приходит в голову, а не специально, потому за сумбурность еще и еще раз извиняюсь. 15/XII*55 г. Баурджан 16/XII.55 31. Медленно надвигавшаяся, долго сдерживаемая яростная буря наконец разразилась над нами летом 1941 года. Миллионы людей столкнулись в правом сражении. Наш фронт оказался непоправимо прорванным... За недели мы терпели одни за другими поражения за поражениями... Войска под натиском врага отступали в глубь страны. Торжествующий враг ринулся, направляя острие своего копья на Ленинград, на Москву, на Кавказ, преследуя отступающих, тесня сопротивляющихся. Кровь, слезы и пот никогда так не лились на нашей земле... 32. Летом же 1945 года Гитлер покончил жизнь самоубийством, и его труп был сожжен на одной из площадей Берлина под канонадою наших артиллерийских залпов... Вскоре фашистская Германия безоговорочно капитулировала... Контраст поистине был разительным... 33. За четыре года войны мы пережили и горечи страдания, и прелести наших побед, пройдя долгий, тернистый и опасный боевой путь, память о которых сохранится в истории... 33. Вечная память и вечная слава всем тем, кто пал жертвою этого неслыханного безумия «великих» вождей людских, ибо не народ начинает и не народ кончает братоубийство, что называется «войною», а их вожди и их правительства... 34. Мы, оставшиеся в живых, гордимся тем, что (будучи простыми и смертными) с честью проделали этот путь. 35. Временно уходя из строя нашей славной Советской Армии, я сочту своей первой задачей посвятить все свое время, думы и размышления на осмысливание своей биографии и попытке обобщить масштабы того вклада моего народа в это общее дело. Наших страданий и наших побед * стран и народов Советской Империи, нашего государства, великого Советского Союза СССР. 36. Я протестую той реформе и «взрывам», руководствуясь восточным «если реформа несправедливая * мне не надо никакой реформы». 37. Я казах, но я казах русской школы. Я один из последних русских (советских) полковников... Почему же казахские сволочи и русские дуралеи на мне вешают ярлык «националиста»? Смешно: они сидели дома и грелись под вонючими юбками своих баб, а я 23 года жарился на «сковороде» Кушки, Термеза и Керки; меня «сушили» сквозняками ветра Тихого * великого океана; я своей кровью выкормил и вырастил миллионы и миллионы комаров и всякой мошкары в уссурийской тайге; я один из тех, кто протянул руки через холодные воды черемоша гуцулам; я один из тех, кто с достоинством выводил из пяти окружений 600 * 700 советских солдат; я один из тех, кто в свои 30 лет командовал полком храбрецов на ближных подступах к Москве; я один из тех, кто раненым не ушел с поля боя; я один из тех, кто по 48 часов в сутки сражался в 30 километрах от Москвы; я один из тех, кто, презирая морозы России, на лыжах пробежал тысячи километров с боями по земле русской; я один из тех, кто за русскую землю по*русски дрался; я один из тех, кто пролежал в зимнюю студень по шесть * восемь часов под огнем противника в болотах Твери и Прибалтики; я один из тех, кто, командуя батальоном, полком и дивизией, был настоящим рядовым солдатом в боевом строю народных творцов наших побед; я был одним из тех, кто не брал трофеи у противника и ППЖ (походно*полевая жена. * Редакция) у своих… Я был одним из тех, кто отлично учился; я был одним и единственным, кого разжаловал русский самодур, говоря «не то что каких*то, а своих некуда девать! Пусть едет в Сибирь заместителем... Подумаешь, какой полководец нашелся из этих паршивых казахов. Да ну их к ... матери! Вручите этому «шылы*мылы» предписание. Пусть едет с богом»; я один из тех, который пережил унижение в течение двух лет, страдал не только от холода Сибири, но и невежества «русского» генерала Ивана Агаповича Теплякова (в скобках скажу, который прослужил 30 лет в Советской Армии, но ни одного выстрела за советскую власть не произвел, а мнил себя «патриотом»). Этот тепличный русский был хотя и «генералом», а на самом деле это был человек «сержантского» или «фетфебельского» масштаба. Об этом говорили солдаты, об этом говорили офицеры... Однажды я был свидетелем самого дикого случая из моей командирской практики. Я страдал бессонницей. В шесть часов утра я вышел из дома подышать воздухом. Когда прошелся по военному городку, вдруг услышал женский голос Теплякова: * Назад! Вы не будете завтракать! Подойдя ближе, увидел, что в метрах 50 * 60 и «в полной форме» стояли генерал Тепляков и его начальник штаба * грузин полковник Кашкашвили... * Пока вы все не преодолеете «коня», * выговаривал женским голосом генерал, * я вам не разрешу завтракать. * Пиравильна ви коворите, * вторил генералу грузинский полковник, * пиравильно, за чито солдат, товериш кенерал, килеб кушает? Пусть шерез кона пригает…. * Вы, Валиан Сергеич, правильно говорите, * отвечал ему Тепляков женским голосом, * пусть сначала поработают, а потом едят... Я, бывший рядовой, ефрейтор, сержант в трех степенях, старшина, взводный командир, командир батареи, дивизиона, командир батальона в боях, командир полка, командир дивизии... Полковник, недавно окончивший академию Генерального штаба, не верил своим глазам. Как возможна подобная «экзекуция» в нашей Советской Армии? Именно этот случай натолкнул меня тогда написать Вам письмо о современном советском человеке и выступать по этому вопросу на одном из совещаний офицерского состава... 38. Эти Тепляковы и эти Кашкашвили оказались «очень нужными людьми» для укрепления обороноспособности нашей страны, а я «пока ненужным»... 39. Является настоящим противником не тот, кто имеет свое собственное мнение, а тот, кто лицемерно соглашается… Не деятели, а проходимцы теперь стали занимать посты деятелей. 40. В дни войны, в самом ее разгаре, братство между людьми является делом более легким, чем в мирное время. Видимо, чувство долга доминирует над всем остальным, а все личное отходит на задний план. В годы войны мы, солдаты, отправлялись на свои места, не задавая никаких вопросов. Видимо, все «личное» заглушалось грохотом канонады... 41. Однако настало мирное время, когда изгоняли способных патриотов, обладавших долголетним боевым опытом... Их изгоняли или прижимали за то, что они умели подчиняться с достоинством, высказывая собственные мнения; их заменяли раболепствующими тупицами. 42. Если опять настанет грозный день опасности для Отчизны нашей, мы, сказав «осуждая прошлое, не хотим лишиться будущего», ринемся в бой, правда, не молодыми, но седыми Иванами Сусаниными... Я в прошлой войне испытал прыть и пылкость молодости своей, дай Бог дожить мне и до новой, чтобы испытать мой смертный час на поле сражения за честь народа моего. Пусть Баурджан I, и под старость сражаясь, будет сражен мечом врага… 43. Мне вспоминаются выступления многих и многих товарищей, «дежурных ораторов», по заранее написанным аппаратом текстам (компиляция из передовых газет и журналов), которые, как правило, аудиторией воспринимались как наискучнейшая, но неизбежная нагрузка... Я спасался тем, что рисовал всяких идиотов в своем блокноте. 44. Помню мои переживания и помыслы: за 23 года службы мы бывали всегда сосредоточены на выработку достойной красоты нашего советского солдата*воина, человека. Я много раз (в поисках наилучшего решения этого вопроса) ошибался, но когда научился обдумывать и стал на путь верный * меня грубо столкнули с моего места... Я в недо*умении стоял на ошибке восемь лет, а на девятом решил уйти… 45. Мне всего лишь 45 лет, но меня вынуждают уйти в запас. Странная шутка судьбы…. 46. Я очень часто думаю о Вас и очень часто мысленно обращаясь к Вам, когда испытываю настоящие внутренние затруднения. Хотя наши отношения омрачены множеством недора*зумений, я в душе Вас всегда считал и считаю другом, мудрым советником, искренно сочувствующим и осуждающим меня, как настоящая мать своего блудного сына, судьба которого весьма трагична. 47. Помню (и мне от этого сейчас делается ужасно больно), когда Вы в 1948 году (глубоко оскорбленному вашими братьями) бросили в лицо: «Ты жаждешь власти над двумя солдатами!» (Этого я Вам до сих пор не могу простить.) Я всегда считал, что жажда власти и личного благоденствия * самая низменная страсть. Я хотел, желал справедливого отношения, я хотел передать наилучшим образом свои знания и опыт свой моим соотечественникам, претендовать на скромный пост комдива. Я имел всякие права, включая и моральное, так и по своим знаниям, так и по своему опыту и, самое главное, желанием честно поделиться ими со своими ближними * младшими братьями, коим принадлежит будущее. Для неопытной и необученной молодежи является подлинным благом, когда они проходят свою службу под начальством такого командира, который, основываясь на личном опыте (удачи и ошибок), осмысленно отдает приказы «как следует делать» и «чего следует избегать». Подобно Григорию Львовичу, который до сих пор является Вашим учителем и никогда не жаждал власти над Вами, я никогда не желал «господствовать» над двумя солдатами, а лишь всегда желал их учить. А командирский окрик * это чисто психологический «метод» для успокоения «волнующихся» для наведения порядка в строю и в бою. Зачем все это я Вам пишу?.. 48. Когда (при нашей последней встрече) я Вам говорил о том, что мне некуда и не к кому идти, разумеется, я не имел в виду ни кабаков и нуждающихся в награде, коим прославился Распутин, а имел в виду, что действительно я бездомен и по*настоящему одинок. Когда я оказался очень больным, никто не проявлял дружеского интереса к моему здоровью. Гнетущая обстановка официальности и достоинства при наших встречах всегда отбрасывали меня за тридевять земель * я не говорил, а робко отчитывался и местами лгал, наговаривая на себя всякие небылицы. Часто мне хотелось броситься в Ваши объятия и рыдать на Вашей груди, как это делал я в детстве своем на груди моей белой бабушки… 49. «Конституция должна быть короткой и туманной», говорил Наполеон. Как видите, у маленького «наполеончика» нет ни краткости, ни туманности. Все 49 параграфов этого письма есть сплошная дребедень. Не пора ли кончать и подписать».

«М. Баурджан I»

18/XII * 1955 г. г. Калинин