Исповедь Амазонки. Надежда — это большая сила, которая позволяет идти дальше

Надежда - это большая сила, которая позволяет идти дальше

Онкология… Рак… Само звучание этих слов способно бросить в холодный пот, а уж известие о болезни просто вызывает ужас. Между тем есть люди, которые с этим живут. И этим живут. Вот уже 11 лет в Таразе действует фонд поддержки онкологических больных «Амазонка», возглавляемый Анжеликой Сарьян - человеком несгибаемой воли, победившим в смертельной схватке свою онкологию и теперь помогающим бороться с болезнью другим. О таких, как она, говорят: сильная женщина. Хотя по виду не скажешь: выражение лица у нее, скорее, поэтически-загадочное, нежели целеустремленное и волевое. Еще одно свидетельство того, что внешность обманчива: поэзии и романтизма в жизни Анжелики было мало, а вот боли и страданий досталось сполна. И свое детище - благотворительный фонд «Амазонка» - женщина, что называется, выстрадала. Фонд появился как закономерный итог ее размышлений о природе этой зловещей болезни, которая, по убеждению Анжелики, находится в ментальной плоскости. - Рак - это целая философия, - рассуждает Анжелика. - Это такая глыба, которая ставит задачу переосмыслить жизнь. Он приходит, когда его не ждешь. Такой деловой, в кепочке или с ирокезом… Этакий злой клоун, встреча с которым оборачивается для тебя крушением всех твоих представлений о жизни и выработкой нового мировоззрения, с которым ты уже можешь принять эту болезнь, научиться с ней жить и бороться одновременно. - Вы произнесли слово «бороться». Название «Амазонка» - это призыв к бескомпромиссной борьбе с опасным недугом? - В общем, да. В древнегреческих преданиях амазонки - это женщины-воительницы, боевитость которых доходила до того, что они отрезали себе грудь, чтобы удобнее было стрелять из лука. Так же и мы: в борьбу с болезнью вступаем с бесстрашием и готовы пожертвовать частью тела, чтобы в итоге победить и остаться жить. Знаете, все, что касается деятельности «Амазонки», пропущено через себя и связано с личным опытом борьбы с онкологией. - Вы могли бы рассказать об этом нашим читателям? - Конечно. Ведь наш фонд для того и создан, чтобы мы могли распространить этот бесценный опыт жизни «под приговором» и возможности «оспаривать приговор». Начну с того, как и почему я заболела. Ни капельки не сомневаюсь, что произошло это из-за передряг в семейной жизни. С мужем, теперь уже бывшим, у меня были очень непростые отношения. Если обозначить коротко: пил, бил, гулял, не работал - то есть традиционный набор характеристик многих современных мужей. И вот на 18-м году жизни с таким супругом я заболела. Случилось это 17 февраля 2006 года. В тот день я получила от медиков подтверждение предполагаемого диагноза. А началось с того, что, моясь под душем, я вдруг нащупала чуть выше груди опухоль размером с куриное яйцо. Помню, как пронзила меня страшная догадка, и я, вый­дя из ванной, произнесла: «А у меня рак…» Слова как будто сами вылетели, и в тот момент, конечно, я не верила самой себе, я сказала это просто так… Но, по злой иронии судьбы, опрометчиво брошенная фраза оказалось правдой. С предполагаемым диагнозом (анализы я сдала в своей поликлинике, пройдя скрининг, которым раньше неразумно пренебрегала) я пошла к врачу-онкологу, ведущему прием в одной из аптек нашего города. И он сразу назначил мне БАДы, которые сам же и распространял. Он просто занимался бизнесом. Работал от фирмы и предлагал своим пациентам «Кошачий коготь» и еще какую-то ерунду. Я стала это все принимать, но никаких улучшений не последовало, более того, опухоль моя стала твердой как камень и опустилась вниз, в грудь. К тому же, воспалился лимфоузел подмышкой. - Неужели вы не поняли, что этот горе-лекарь занимался псевдолечением? - В том-то и дело, что сразу не поняла. Родители воспитывали меня с верой в коммунистическое будущее, оберегая от суровой правды жизни. Я как будто в колбе росла, видя все в розовом цвете, и когда я узнала, что люди могут обманывать, извлекая для себя выгоду, для меня это стало трагедией. Мне уже было за 30, а я все ресницами хлопала: «А что, так бывает?..» В общем, наивная чудачка… Сейчас-то я уже другая, а в то время меня было проще простого обвести вокруг пальца. - Короче говоря, вы принимали БАДы, а болезнь меж тем развивалась. И вы теряли драгоценное время... - Не только время, но и деньги! В нашей с мужем семье я работала одна и постоянно покупать дорогущие биодобавки для меня было очень накладно. И впоследствии, когда уже шло лечение, я столкнулась с тем, что многих эффективных лекарств не хватало, приходилось тратить на их приобретение баснословные суммы. Мне даже пришлось продать свою двухкомнатную квартиру. Увы, разорение - это участь многих онкологических больных, даже сейчас, когда ситуация с лекарствами несравнимо лучше. Увидев абсолютную бессмысленность приема биодобавок (без основного, естественно, лечения!), я, наконец, выразила врачу свое возмущение. И тогда он направил меня на УЗИ. Так я получила точный диагноз своей опухоли. И пошла сдаваться врачам.  

«Я как будто глотала раскалённые угли…»

- В апреле 2006 года меня положили в онкологический диспансер на сахпоселке. Жители нашего города тогда хорошо понимали, что такое оказаться «в больнице на Сахарном», - это все равно, что попасть на кладбище. Хотя на самом деле это было вовсе не так и имелось множество примеров вполне успешного лечения онкологии на этом самом «Сахарном»… Кстати, сейчас онкодиспансер находится в другой части города и совсем скоро переедет в новое современное здание. А здесь, в старом корпусе, располагаются нынче отделение лучевой терапии и наша «Амазонка». На больничной койке я провела не один месяц. Там мне сделали первую химиотерапию. И я сразу облысела. После третьей химиотерапии я уже не встала. Катастрофически теряла вес: при росте 1,64 метра я весила 30 килограммов - скелет, обтянутый кожей. Просто проявились особенности моего организма. У всех бывает по-разному. У меня химиотерапия вызывала эффект неприятия пищи. Я перестала есть, потому что не могла глотать. Меня питали через капельницу. Тогда замглав­врача Светлана Борисовна Пан придумала, как меня кормить: я сначала принимала ложку новокаина - и сразу ложку каши. И однажды… я снова почувствовала запахи и сказала: «Мама, я хочу есть». Но до выздоровления было еще далеко. Никто не верил, что я смогу поправиться, и в первую очередь я сама в это не верила. Однажды я спросила напрямую у своего лечащего врача Жексена Бупежанова: «Доктор, я буду жить?». Жексен Муратович изменился в лице и украдкой смахнул слезу. Прямо как в том стихотворении, написанном Леонидом Путырским - маммологом из Беларуси. Я хочу привести его в сокращенном варианте: Как она пронзительно смотрела - Пациентка в скромненькой одежде. Бессловесно, горько и несмело Взор молил о маленькой надежде. «Доктор, мне ведь только двадцать восемь, Только расцвела моя звезда. Доктор, ну, ответьте на вопросик: Я ведь буду жить? Скажите, да?» … И развеял доктор силы мрака И ответил из последних сил: «Вместе мы с тобой сильнее рака. Разве б я без веры в то лечил?» Эти стихи - про меня! Я очень благо­дарна всем своим докторам, которые подарили мне вторую жизнь. В августе меня выписали из больницы. Как в народе говорят, выписали умирать. Тем не менее дома я начала понемногу есть. Мама выбила мне квоту на лечение в КазНИИ онкологии и радиологии. И где-то в сентябре меня транспортировали в Алматы. Ходить я уже не могла - к поезду меня привезли на габаритном такси. А в институте меня не приняли. Вышла врач, посмотрела на меня, лежащую на носилках, и заявила без­апелляционно: «Зачем вы привезли мне этот труп?». В сущности, она была права: «химию» мне уже нельзя было делать в моем состоянии, и какой тогда смысл меня госпитализировать… Но зачем же так грубо? Однажды, когда мне было совсем плохо, я сложила руки на груди и мысленно произнесла: «Я готова, забирай…» Но прошло минут 10, и я снова захотела жить! Воля к жизни в каждом из нас неистребима и способна поднимать буквально со смертного одра! В общем, мы вернулись в Тараз не солоно хлебавши. Но мама не успокоилась и снова выбила мне квоту на лечение в Алматы. Это были уже октябрь - ноябрь все того же 2006 года. Меня определили в отделение маммологии. А мама осталась на улице. Присела на лавочку и просидела до ночи в осенней промозглости, пока ее не заметил охранник. «Ладно, куда ж деваться, пущу я вас…» Он дал маме место в каком-то закутке на кушетке и даже чаем напоил. Мама укрылась своей курткой и уснула. И последующие трое суток она жила на кушетке. А потом нашла бабушку, у которой сняла комнату. Вообще, наши родные - это наши спасители, наши ангелы. Это вам скажут все онкологические больные. Матери и отцы, дочери и сыновья готовы жертвовать всем: работой, достатком, благополучием ради нашего спасения. Вот и моя мама всегда была рядом со мной в самые тяжелые моменты болезни. И, конечно, спасают нас наши доктора! Не все ж такие, как тот, что под видом лечения сбагривал мне БАДы. Большинство врачей-онкологов - преданные своему делу, грамотные специалисты, проживающие вместе с больными их болезнь, умирающие и воскресающие вместе с ними. Для меня таким доктором стал Куаныш Нургазиев. Тогда он был завотделением КазНИИОиР. Увидев меня на обходе, сказал: «Я буду ее лечить». Спустя некоторое время, поняв, что лечение не дает должного эффекта, заключил: «Никаких изменений, будем удалять грудь». - Как вы на это отреагировали? - Я ответила: «Нет! Давайте еще одну химию попробуем». Это, конечно, была несусветная глупость с моей стороны - откладывать предложенную операцию. Но тогда мне было 36 лет - девочке, выросшей в «колбе»… Я думала: как можно себя изуродовать? Сейчас-то я понимаю, что потеря какого-то органа или части тела - сущий пустяк по сравнению с возможностью жить. Я прошла еще одну химиотерапию, которая не помогла, и согласилась на радикальное хирургическое вмешательство, которое мне провели 8 декабря 2006 года. Со мной в палате находилась женщина, которая перед аналогичной операцией всю ночь не сомкнула глаз. Она весь вечер ходила из угла в угол, ломая пальцы и повторяя: «Я не боюсь, я не боюсь…» А я в ту ночь спокойно спала, и куда исчезли мои страхи? Наверное, есть в нас некая сила, которая до поры до времени дремлет внутри, но в экстремальных ситуациях просыпается и становится защитой. С утра я была уже внутренне готова к предстоящей операции, и вдруг мне говорят: «Столы заняты, придется подождать». И эта обыденность ситуации с «занятыми столами» еще дополнительно сбросила уровень напряжения: ну, правда, а чего волноваться: не одна я здесь такая, движется операционный конвейер, и все под контролем… И я спокойно отдала себя в руки медиков, уповая на милость Бога… А во время операции произошло непредвиденное: у меня остановилось сердце. Но об этом я узнала лишь спустя несколько лет. Мама рассказала, как из операционного блока вышел Куаныш Шадыбаевич, весь мокрый, и сказал: «Мы сделали все, что могли…» А потом он пригласил маму в свой кабинет и сообщил ей об остановке сердца и о том, как удалось его снова «завести». И сказал: «Раз сейчас ей была Богом подарена жизнь, значит, она будет жить и дальше!» Потом он сам делал мне перевязки. Вел со мной беседы и вселял надежду. А надежда - это большая сила, она дает стимул жить! Продолжение следует

Галина ВЫБОРНОВА, фото Ольги ЩУКИНОЙ