The news is by your side.

«…А время гонит лошадей»

Люди. Годы. Жизнь

Сегодня «Знамя труда» предоставляет слово старейшему ветерану нашей газеты Альфреду Израилевичу Славутскому. 

Было ясное первоапрельское утро 1965 года, когда я впервые зашел в редакцию «Знамени труда» как штатный сотрудник. В этот день начался мой трудовой стаж в газете. Накануне редактор Федор Михайлович Рябов и мой непосредственный начальник — заведующий промышленно-транспортным отделом Сергей Петрович Гогулин проинструктировали меня и объяснили, что я буду здесь делать.

А дел было много. Несколько месяцев назад очередной партийный съезд наметил специальную программу по развитию нашего региона. В его директивах было записано: создать на базе фосфоритов Каратау мощный комплекс химической промышленности. И работа эта уже началась. Предстояло построить новые химзаводы. Уже первые колышки вбили на будущем предприятии «Химпром», был уже готов проект Новоджамбулского фосфорного завода, строилась Джамбулская ГРЭС. Предстояло создать целый новый город Жанатас с 50-тысячным населением. Это центр горнодобывающей промышленности. На тот момент там было всего несколько саманных домиков. Предстояло также принять десятки, а может, сотни тысяч новых работников — химиков, технологов, строителей. На месте будущих микрорайонов пока что был пустырь. Еще предстояло построить новые дома, новые социально-культурные объекты для будущих новоселов — работников химических предприятий, транспортников, строителей.

Получив такую информацию и вдохновленный ею, я прибыл в редакцию «Знамени труда» гораздо раньше, чем начинался рабочий день. Думал, я первый. Но в кабинете уже был сотрудник газеты Николай Алексеевич Зеленский. Он что-то писал. Увидев меня, спросил:

— Новый работник?

— Да, — коротко ответил я.

— Ну вот твое будущее рабочее место, занимай его и начинай врубаться. А я сейчас поеду в район.

Он начал собирать свои бумаги, периодически поглядывая в окно.

— Сейчас приедет ДУК, и я на нем поеду в Свердловский район.

Я не понял, на чем он собирается ехать, и тоже выглянул в окно. Приехала какая-то странная колымага. Зеленский сел в нее и уехал.

Тут в кабинет вошел ответственный секретарь Иван Алексеевич Лукашевич и сразу спросил:

— Где Зеленский?

— Уехал на каком-то ДУКе.

— А-а, на ДУКе…

— А что это такое?

— Это дезинфекционная установка комплексная. Очень ядовитая. Когда начинает работать, лучше близко не подходить — отвратительный запах. Травят какую-то повилику и еще что-то… А ты — наш новый работник?

— Да.

— Слушай, я видел твою трудовую книжку. Интересная у тебя трудовая биография. Что-то тебя мотало.

 

Да, действительно мотало. Трудовую книжку мне завели в 14 лет.

Я вспомнил свой послужной список. Ученик электрослесаря асбесто-обогатительной фабрики, электрослесарь второго, третьего, четвертого разрядов, одновременно — вечерняя школа рабочей молодежи, потом военное авиационное училище, служба в различных частях Военно-Воздушных Сил, увольнение в запас ввиду сокращения армии на миллион двести тысяч, и снова я в Асбесте, на горном предприятии: сначала помощник машиниста экскаватора, затем инженер по оборудованию треста «Союзасбест». (Как раз в этом тресте отбывал ссылку Лазарь Моисеевич Каганович — управляющим трестом. Когда-то он был вторым человеком в стране после Сталина. Но вот судьба… Разжаловали…) Потом была редакция городской газеты, и, наконец, по призыву партии мы отправились на Всесоюзную ударную комсомольскую стройку в Каратау. Там я работал на руднике «Аксай», одновременно заочно учился в Уральском госуниверситете в Свердловске, на факультете журналистики. Окончив четвертый курс, услышал: кто не перейдет работать в газету, тому не дадут диплом. И вот я из рудника «Аксай» переведен в «Знамя труда». Такой поворот судьбы.

 

Иван Алексеевич Лукашевич, еще раз посмотрев в окно, сказал:

— Бери пример с Зеленского. Видишь, какой он мобильный? Сегодня я жду его материал к обеду, пойдет в номер. Он на любом виде транспорта готов ехать, лишь бы оперативно привезти материал. Учись у него. Кстати, у тебя есть что-нибудь из Каратау?

— Пара очерковых материалов и еще кое-что в блокноте и фотоаппарате.

— Немедленно сдавай это машинисткам, будем ставить в номер, потому что нужен материал именно из Каратау. У нас с материалами оттуда бедновато. Так что включайся.

— Я понял.

Когда Николай Алексеевич Зеленский вернулся, я спросил:

— Ну, как съездил? Не отравился на ДУКе?

— Все в порядке, — улыбнулся он. — Бери пример с меня. Я не привередлив, езжу на чем попало, лишь бы вовремя привезти материал.

Вскоре я получил задание — ехать в Каратау.

— На чем поедешь? — поинтересовался Зеленский.

— Не знаю, может, на поезде. Может, билет возьму на автобус.

— Э, да ты, парень, совсем еще зеленый! Поехали! Я еду в ту же сторону, вместе будем пробиваться.

Мы остановили какую-то машинешку, доехали за сельпо. А там дорога разветвлялась: на Каратау и на Аккуль, центр Таласского района.

К Зеленскому подошел постовой милиционер.

— Как дела, Николай Алексеевич?

— Да вот мне надо в Аккуль, а этому (он мотнул головой в мою сторону), моему ученику, ему в Каратау. Устроишь?

— Без проблем, — сказал милиционер.

— Давай сначала моего ученика отправь.

Тут подъехал какой-то ЗИЛ. Милиционер остановил его.

— Куда?

— В Каратау.

— Ага. Вот, довезешь корреспондента.

Шофер оказался словоохотливым, много мне рассказал за те полтора часа, что мы добирались до Каратау. Я это все записал в блокнот. И записи эти мне потом пригодились.

 

Николай Алек­сеевич Зеленский, пожалуй, был самой колоритной фигурой в редакции. Тяжеловат. Большого роста. Огромные очки с толстыми стеклами. Казалось, это кабинетный работник. На самом деле это был самый подвижный человек в редакции. Он редко бывал в кабинете, все время мотался по районам. Но когда сидел все-таки за своим столом и писал, это было нечто. На него интересно смотреть. Вот он пишет, пишет что-то сосредоточенно, потом встает, быстро ходит по кабинету, успевает рассказать пару анекдотов, снова садится за стол, что-то уточняет по телефону и начинает строчить. Его репортажи были содержательны, очень интересны. Сплошные факты. Сразу вникаешь во все подробности объекта его внимания.

Когда же он собирался в новую командировку, то всегда у него под рукой был небольшой блокнот, небольшая сумочка, и все. Никогда при нем не было никаких особых запасов. Зато человек он очень компанейский, дружил со всеми, ни с кем не конфликтовал. И к нему относились с большой симпатией. Правда, некоторые упрекали его в том, что он слишком много времени проводит в районах. Но это его, так сказать, святая обязанность. Обязанность репортера.

Потом я, боюсь быть нескромным, но, пожалуй, по видам транспорта, на котором добирался, даже превзошел своего учителя Николая Алексеевича Зеленского. Мотался по всей области. Стал своим для экипажа Як-12 дорожных строителей, летал на солидном Ан-2 с сельхозниками и даже эксплуатировал такой же самолет противочумной станции, хотя это было небезопасно: туда не брали не привитых от чумы. Потом я даже о сотрудниках станции написал очерк, неплохой получился. Я освоил все виды колесного транспорта — от цистерн, кранов, трейлеров до каких-то там других спецмашин. Получал допуск на пребывание в тепловозе и даже бороздил волны Балхаша с рыбаками.

 

В этот же день со мной вместе поступил на работу в «Знамя труда» Лев Филиппович Негрышев, будущий редактор газеты. Но тогда мы были на равных правах — новички, вроде как салажата. Я смотрел на него, и что-то было в нем знакомое, хотя мы раньше никогда не виделись. Мне показалось, что он из моряков. Когда-то я служил на Дальнем Востоке, и вот если взять моряков независимо от возраста, звания, должности, то в них есть что-то общее. Вроде бы походка.

Я спросил у Негрышева:

— А ты случайно не из моряков?

— А как догадался?

— Что-то мне подсказало.

— Ну правильно подсказало.

Оказывается, он служил на Тихоокеанском флоте, на крейсере в БЧ-5. Это боевая часть, которая обслуживает оружие: пушки, торпеды, бомбы и прочее.

И мы с ним как-то сразу подружились.

 

Потом пришел в редакцию новый серьезный товарищ — Ефим Прокопьевич Яковлев. Мы с ним тоже стали друзьями. Интересно, он всегда в своих материалах очень дотошный, показывал душу своих героев. Тогда главными были народно-хозяйственные задачи. И он тоже врубился в эту тему. Про Яковлева даже сложили эпиграмму: «Год от года росло мастерство, год от года ягнята плодились. Написал о них Яковлев. О! — даже овцы, и те удивились». В общем, перо у него золотое.

Но если Зеленский был репортером и писал всегда просто, без всяких стилистических тонкостей и лишних рассуждений, то Ефим Прокопьевич был несколько даже философ. Любил обобщать, вникнуть, проанализировать ситуацию. И его материалы всегда привлекали внимание читателей.

 

Но моим первым наставником, пожалуй, был Иван Антонович Попашенко. Фронтовик, воевавший на нескольких фронтах и закончивший вой­ну на Дальнем Востоке.

Мы как-то с ним разговорились. Он спросил:

— А где твой отец?

Я ответил, что с отцом последний раз разговаривал по телефону — он вызвал нас с матерью на переговоры, когда лежал в госпитале после сильной контузии. Он сказал, когда я взял трубку: «Вот вчера мне вручили медаль за взятие Кёнигсберга».

Иван Антонович удивился.

— А он в каких войсках служил?

— Пехота.

— Слушай, мы, пожалуй, могли там с ним встретиться. Я ведь тоже брал Кёнигсберг. Только я служил в противотанковой артиллерии. И мы всегда были в порядке пехотинцев, вместе. Так что, может, и виделись. Он какой из себя?

— Не помню. Я его последний раз видел в начале войны, когда он отправлялся на фронт. И это все.

Иван Антонович как-то взял надо мной шефство, что ли. И мы даже с ним написали несколько материалов вместе, так сказать, в соавторстве. Он меня натаскивал, и за это ему большое спасибо. И память о нем я храню.

Он был фронтовик. И главный его принцип — взаимопомощь, взаимная поддержка. «Это должно быть основой нашей жизни», — так любил он говорить. И эту поддержку ощущал не только я. Но я — особенно, потому что он никогда не упускал меня из виду, и если что-то не клеилось или меня кто-то обижал, он всегда вставал на мою защиту. А защита эта была действительно фронтовая.

Как-то он рассказывал: «Мы со своими сорокапятками находились в первом эшелоне вместе с пехотой. Наша цель — танки. А немецкие танкисты стреляли метко. Когда с первых выстрелов не попал, но уже тебя обнаружили, то дело плохо. Если сосед не успеет выручить. Взаимовыручка — великое дело, и не только в бою».

И этот закон он пронес через всю жизнь.

Да, таких людей я больше как-то и не встречал…

 

Кстати, у нас было много фронтовиков. Они составляли костяк коллектива. Скажем, Иван Алексеевич Лукашевич воевал под Сталинградом, Гани Алиев — под Сталинградом, на Курской дуге, Ефим Яковлев был фронтовым разведчиком, Петр Комаров и Дмитрий Белов прошагали всю Европу, Леонид Никитин свою войну начал в Одессе, Али Исеев был штурманом бомбардировщика тяжелой авиации. К сожалению, сейчас никого из них уже нет…

Особо следует отметить одного из моих шефов. Он шефствовал надо мной, как и над другими, как замредактора. Но нас с Негрышевым он гонял особенно. Так сказать, при редактировании классик и педант. Звали его Анатолий Васильевич Молчанов.

Случались у нас, конечно, прорехи стилистические. Опыта ведь было маловато. И тут он нас гонял безбожно. Помню: «Опять вы не следите за однокоренными словами! Это что такое? Работники, а через три — четыре строчки — разрабатывают. Но почему не заменить синонимами: работники — сотрудники, труженики. Разрабатывают план — составляют план. Ну думайте, ребята». И возвращал нам материалы на переделку. Мы ворчали, злились даже. Но ничего не сделаешь: начальство есть начальство. Правда, мы пытались иногда свои материалы отдавать помимо него сразу редактору, Федору Михайловичу Рябову. Тот был немножко мягче. Но потом нас предупредили: перестаньте хитрить, работайте как следует. Вот и доделывали, переделывали, переписывали.

И вот однажды он зашел с моим материалом — я написал очередной фельетон, мы с Негрышевым были одни в кабинете.

— Ну что, вот еще один опус Славутского, — сказал он.

«Опять чем-то не угодил», — подумал я.

Анатолий Васильевич помолчал, затем сказал:

— На этот раз материал без правки пойдет в номер. Можно поздравить тебя. И тебя, Лев Филиппович, тоже. Молодцы. Давайте в таком ключе и впредь. Да, кстати, сегодня бабушка налепит пельмени, так что вечером прошу ко мне. Пятница. Отдохнем, — и вышел.

Лев посмотрел ему вслед.

— Черт его знает! Иногда я хочу набить ему морду, а иногда хочу пожать руку. А на пельмени пойдем? —
спросил он меня.

— Пельмени — это святое. На перцовку наберем?

— Как-нибудь осилим!

На том и порешили.

Хотелось бы упомянуть и других сотрудников газеты тех дней. Например, супруги Островские. Клавдия Антоновна возглавляла отдел, Михаил Зиновьевич был корреспондентом.

Свой вклад в общее газетное дело внесли такие журналисты, как Георгий Федорович Фоменков, Юрий Иванович Резников, Николай Александрович Токарев, Вячеслав Сергеевич Лебедев, Берта Михайловна Вист, Светлана Владимировна Соболева, Зинаида Тургуновна Баймурзаева, а также наши типографские коллеги — выпускающий Иван Тимофеевич Новоселов, старший корректор Валентина Андреевна Дмитриева, корректор Зинаида Григорьевна Маловицкая. Кроме того, учетчик отдела писем Мария Петровна Чернова и особенно старшая машинистка Мария Арсентьевна Бессарабова. Это был ас машинописного дела. Таких я давно не вижу. Их обучали работать вслепую. Человек может разговаривать, чего-то отвлекаться, но руки работают, как автомат.

Особенно хотелось бы отметить нашего фотокор­рес­пондента Тлеумагамбета Салиховича Елемисова. Он мог делать фотографии в любых, самых невероятных условиях, при любой погоде.

Коллектив «Знамени труда», конечно, не варился в собственном соку. К нам частенько приезжали корреспонденты из других, так сказать, более солидных газет, в том числе из «Казахстанской правды» — Геннадий Толмачев, Эдуард Мацкевич, из «Строительной газеты» — Борис Кузьменко, из «Известий» — Михаил Буренков, из «Блокнота агитатора» — Валерий Трусов. Они тоже нам заказывали материалы.

Помню интересный случай. Геннадий Толмачев заказал мне что-то вроде очерка о новаторах, которые были тогда на химзаводе. Я, в общем, постарался — для «Казправды», думаю, сделал хороший материал. Долго думал над заголовком. Назвал материал, как сейчас помню, «Через барьер неизвестности». Толмачев увез его, а затем из «Казправды» мне пришло письмо: дескать, материал хороший, но опубликовать не можем по не зависящим от нас причинам. Я ничего не понял, но какое-то подозрение закралось. Пошел посоветоваться с Николаем Константиновичем Сорокиным, сотрудником
облЛИТ. Был такой Комитет по охране военных и государственных тайн в печати. Я говорю, вот такое дело, и странный такой ответ.

— А о чем шла речь? — спросил он.

Я рассказал.

— Если бы ты мне дал этот материал (а он постоянно читал каждый номер, выбрасывал то, что нарушало секретность), я бы его тоже не пропустил. Это новые технологии.

Оказалось, на такую публикацию нужно разрешение министерства, комитета по новой технике, в общем, чуть ли не десяток инстанций надо пройти. Тогда я понял: надо держать ухо востро.

 

Мы тогда, да и сейчас, думаю, не могли обойтись без наших внештатных авторов. Многих я уже подзабыл, но одного никогда не забуду. Это Куанышбек Руаевич Мадышев, заместитель начальника управления грузового автотранспорта. Он писал такие критические статьи! Я их редактировал, конечно. И даже кто-то из автоуправления написал на нас эпиграмму. Не помню ее точно, но в том смысле, что если бы мы это писали в 37-м — 38-м годах, то нас бы поставили к стенке. Но мы бы и это пережили, потому что наше упрямство создает такую броню, что вряд ли бы пули ее пробили.

К сожалению, Куанышбек умер молодым. И не потому, что сильно болел. Началась катавасия с перестройками и прочее… Но об этом разговор впереди.

 

В 79-м году нашу газету наградили орденом «Знак Почета». Как написано в Указе, подписанном Председателем Президиума Верховного Совета СССР Леонидом Брежневым и секретарем Президиума Михаилом Георгадзе, «за плодотворную работу по коммунистическому воспитанию трудящихся и мобилизацию их на выполнение задач хозяйственно-культурного строительства». Тогда же коллектив газеты получил поздравление от Джамбулского обкома партии и исполкома Джамбулского областного Совета народных депутатов. Да и было за что награждать!

Журналисты вместе со всеми джамбулцами были первыми во многих начинаниях. Мы первыми прокатились на первом городском троллейбусе (потом их стало десять маршрутов), рассказали о получении первого фосфора на фосфорном заводе, пуске первого генератора мощностью 200 мегаватт на Джамбулской ГРЭС, встретили первый авиалайнер Ил-18 на первой бетонной взлетно-посадочной полосе, отпраздновали новоселье с первыми жильцами первого дома нового микрорайона в областном центре. Много было слова «первый».

Но потом благодаря ускорению — новой политике Михаила Горбачева — наша эпоха была признана застойной. А как отразилось это «ускорение» на нашей экономике, социальной жизни, пожалуй, уже не стоит говорить. Многие вкусили его плоды в начале 90-х.

Я говорил, что наш внештатный корреспондент Куанышбек Мадышев умер преждевременно. Но до этого он как-то мне сказал:

— Слушай, давай я тебе кое-что покажу. Прокатимся, посмотришь одно очень сильное автохозяйство.

Мы туда приехали. Это была одна из лучших грузовых автоколонн области.

— Вот видишь, грузовики стоят. Они сейчас никому не нужны, — сказал Куанышбек.

Я не мог этому поверить. Как это — грузовой автотранспорт не нужен? Да его всегда не хватало! Особенно во время сельскохозяйственных кампаний. Каждый кузов был на учете! А тут стоит столько машин, и никому они не нужны. Не укладывалось в голове.

Такое вот «ускорение».

Потом я видел развалины Жанатасского домостроительного комбината. Он был готов выпускать 115 тысяч квадратных метров жилья в год. Да и другие комбинаты рушились. Все это напоминало какой-то разгром.

Сейчас говорят, что мы тогда шли не тем путем, неправильным. Не знаю. Я вот припоминаю одну римскую поговорку: «Хомо хомини лупус эст» — «Человек человеку волк». В Программе Компартии был Кодекс молодого строителя коммунизма, в котором говорилось: «Человек человеку друг, товарищ и брат». Это были не пустые слова. Тогда везде развивались комсомольские ударные стройки, и на них этот кодекс соблюдался неукоснительно. На нем воспитывалась, начиная с пионеров, комсомольцев, вся молодежь. Это было уже правилом жизни. Но затем все стало считаться ошибкой. И народно-хозяйственные достижения оказались временем застоя.

И тут я припоминаю слова Николая Васильевича Гоголя в «Мертвых душах»: «Видит теперь все ясно текущее поколение, дивится заблуждениям, смеется над неразумением своих предков. Но смеется текущее поколение и самонадеянно гордо начинает ряд новых заблуждений, над которыми потом посмеются потомки».

Надеюсь, мудрость Гоголя ни у кого не вызывает сомнений.

 

* * *

Я не верю в счастливую жизнь на том свете. Все мы уходим в небытие. Но память…

И сейчас вспомнил старых товарищей, коллег и как бы снова пообщался с ними живыми.

Вот Николай Алексеевич Зеленский. До сих пор помню его любимое словечко — бекицер. В переводе с идиш — скорее, быстрее. «Ну чего расселся? Бекицер, за мной!»

Или Федора Михайловича Рябова. У него такая присказка: «Я, конечно, не знаю». Если только он так сказал, значит — пролог к какому-то анализу материала, всестороннему и подробному исследованию важного документа, события, случая, публикации. И эта присказка стала притчей во языцех почти для всех сотрудников редакции.

Лев Филиппович Негрышев был самым сильным игроком в шахматы у нас. И когда он завершал очередную победную партию, то резюмировал так: «Я, конечно, не знаю. Но вам мат, дорогой друг, товарищ и брат».

Иван Антонович Попашенко тоже любил некоторые выражения, но по-фронтовому был краток: «Не боись. Прорвемся!»

Примерно так же кратко выражался и Иван Алексеевич Лукашевич. «Думать надо. И думать надо головой!» — иронизировал иногда он.

Ефим Прокопьевич Яковлев философски подходил к своим проблемам. Иногда говаривал: «Век живи — век учись».

Анатолий Васильевич Молчанов был очень начитанным. Иногда позволял себе блеснуть какой-нибудь цитатой. «Вы пижон, — говорил он иногда мне. — И дети ваши будут пижонами».

Подумал о товарищах тех дней, и как-то стало даже светлее на душе. Все-таки память — это есть память. И пока о нас помнят, мы вроде бы еще и живы. Но их уже нет. И, как говорится, да упокоятся они с миром!

Альфред СЛАВУТСКИЙ,
член Союза журналистов Казахстана,
почетный журналист Казахстана

Фотографии из архивов автора и редакции

Комментарии закрыты.