Нужно кооперироваться

Мелкотоварное производство на селе бесперспективно

Проблемы развития сельского хозяйства пока не снимаются с повестки дня. Например, очень туманными являются перспективы расширения посевов сахарной свеклы, немало вопросов имеется к садоводству и животноводству. Поэтому за комментариями мы обратились к Анатолию Андреевичу Шупте, который в свое время возглавлял несколько районов области, работал заместителем председателя облсельхозуправления, как к человеку, знающему отрасль не понаслышке.

— Уважаемый Анатолий Андреевич, много воды утекло с тех пор, как мы познакомились. А я только теперь понял, что о Вас знаю совсем мало, к примеру, где родились, кем хотели стать. Нынешние поколения жамбылцев так и вовсе не знают Вас.

— Я для себя с самого начала определил, что буду агрономом, буду выращивать хлеб. Наверное, это связано с тем, что страна после войны жила впроголодь, хлеба не хватало. И в 1953 году поступил в Талгарский сельхозтехникум, это близко к дому, я ведь родом из Алматинской области. Учебу окончил с отличием. И как лучшего студента меня направили для продолжения учебы в Тимирязевскую сельскохозяйственную академию, в Москву. С этой радостной вестью помчался домой, а там больная мать, младшие братья и сестры. Мама и говорит: куда ты еще на пять лет? Без тебя нам совсем худо будет. Посмотрел я на это дело и решил: никакой Тимирязевки, пойду работать, семье помогать. С тем приехал в техникум и попросил оставить поближе к дому. К сожалению, ближе к дому не получилось. Сказали, есть направление в Кокчетавскую область.

Так я оказался на целине. Мне дали бригаду, а там бригада — как у нас целый совхоз, 15 — 20 тысяч гектаров посевов. Через полтора года директор вошел в мое положение и отпустил домой. Понятное дело, меня здесь никто не ждал. Нанялся в хозяйство разнорабочим, через полгода доверили руководить бригадой. Однако следом повестка из военкомата — собирайся в армию служить. Сдал дела, поехал в военкомат, а там нашли какую-то проблему со здоровьем. Решили пока оставить, дать отсрочку. Приезжаю домой, а мое место бригадира уже занято.

К тому времени моя невеста окончила институт, и ее направили в совхоз «Джасуркен», в Джамбулскую область. Он был создан на базе нескольких свекловодческих колхозов как виноградарский. Что мне оставалось делать? Я поехал за ней. Год рабочим потрудился, а затем все равно в армию призвали, моя часть находилась под Москвой, рукой подать до столицы. То сложное время было. Детей войны было мало, а служить кому-то нужно. Вот и оттрубил я три года и два месяца. Еще Карибский кризис подоспел, мы три месяца спали, не раздеваясь.

До призыва в армию, когда определялся с местом работы, я сдал документы в Алма-Атинский сельхозинститут. Пока оформляли документы, я оказался в армии. И после моего отъезда в Джасуркен приходит вызов из института на сессию. Я пишу в институт с просьбой отсрочить сдачу сессий, пока нахожусь на срочной службе в армии. Это дошло до моего командира. Он давай меня расспрашивать. Я ему все и доложил как есть. А он мне заявляет: слушай, тебя направляли в Тимирязевку, так что пойдем туда устраиваться. Попробуем тебя перевести из Казахстана в Москву. В Тимирязевке быстро оформили запрос в Алма-Ату. Так оказался студентом-заочником академии, являясь солдатом срочной службы. Спасибо отцам-командирам, мне создали все условия для учебы. А в академии тогда у заочников было четыре сессии в году. Если готов — сдаешь экзамены. Естественно, я готовился усердно.

После армии вновь вернулся в Джасуркен. Дали мне самую отстающую бригаду — решили испытать, насколько силен выпускник академии. Я тогда был молод, до работы жадный. Так что к осени бригада выбилась в передовики. Директор совхоза видит, что у меня получается, взял и перевел на должность старшего агронома. Год поработал — повысили до главного агронома. Еще год работы главным агрономом, а тут директора перевели на другую работу. Он вместо себя меня рекомендовал. Так я стал руководить совхозом, где начинал разнорабочим. И это за пять лет. Орден «Знак Почета» заработал. В 1975 году пригласили на работу в областной комитет партии — заместителем заведующего отделом сельского хозяйства. Заведовал отделом тогда Омирбек Байгельди. Мы и раньше были знакомы, а тут стали лучше понимать друг друга. Наверное, видя мои старания, руководство области направило меня на учебу в Высшую партийную школу — заочно. Через три с половиной года, уже после окончания учебы в ВПШ, я стал заместителем председателя Курдайского райисполкома.

— Вы много лет находились на руководящей работе в сельскохозяйственной отрасли. Поэтому, думаю, Ваше видение проблем сегодняшних крестьян и путей их решения будет интересно специалистам сельского хозяйства. На Ваших глазах произошли драматичные события распада огромной державы. Крупные сельскохозяйственные формирования стали дробиться на мелкие фермерские хозяйства. Сейчас в ходу другая политика — необходимо укрупнять крестьянские хозяйства. Что Вы можете сказать по этому поводу?

— В то сложное время я был членом Центрального Комитета Компартии Казахстана и входил в комиссию по вопросам развития сельского хозяйства. Мне мой опыт подсказывал, что разгосударствление нельзя проводить в том виде, как это делалось в те годы. Выступал на пленумах, обращался к руководству. Предлагал сохранить крепкие хозяйства. С условием, если кто-то захочет выйти из состава, не чинить препятствий. Но костяк надо сохранить. А слабые хозяйства, естественно, нуждались в реорганизации. Вот вам простой пример. В Кордае есть село Черная речка. Впрочем, таких сел в Казахстане полным-полно. Проезжаешь по их улицам и видишь, что огород одного жителя ухожен, тут тебе и картофель растет, и помидоры, и огурцы… Словом, есть все, что нужно сельскому жителю для заготовки на зиму. А вот у его соседа в огороде растет только курай. При том, что оба они являются колхозниками. То есть одному дано быть хозяином на своей земле, а другому на его земле хоть золото рассыпь, он его не подберет, потому что в огород не заглядывает.

Почему я был противником приватизации в том виде, как она проводилась? Смотрите, в каждом колхозе и совхозе имелся главный инженер, по сути, этот человек был доставалой, снабженцем. Он по всему Советскому Союзу мотался, доставал технику, запасные части к ней. Один обеспечивал работу машинно-тракторного парка. И в одночасье это крупное хозяйство распалось на 20 — 30 — 40 мелких. Чтобы их техника работала бесперебойно, нужно было иметь 20 — 30 — 40 главных инженеров. Но это просто невозможно. По прошествии стольких лет убедился, что я в то время был прав, так как только сейчас до нас дошло, что мелкотоварное производство на селе бесперспективно. И теперь мы взяли курс на укрупнение мелких хозяйств. Наверное, надо было пройти через это, сперва раздробить на осколки большое целое, а потом собирать их и склеивать. А представьте себе, тогда меня даже обвинили в том, что я выходец из «красных директоров», поэтому пекусь о собственном благополучии, но никак не о рядовых крестьянах. В ту пору было модно вешать этот ярлык на людей, утверждая, что они противятся новшествам, так как не хотят расставаться с креслом руководителя. Я же возражал, что мы не креслом дорожим, а беспокоимся о будущем людей.

Я не был против разгосударствления. Впрочем, даже тогда у нас были структуры, чья собственность не принадлежала государству. Это те же потребсоюзы, колхозы. Потребительская кооперация — это структура пайщиков. Их-то зачем было трогать? Надо было внести кое-какие коррективы, соотносящиеся с новыми реалиями, и дать им возможность работать дальше. И тут я вновь должен констатировать, что был прав, отстаивая их право на существование. Потому что сейчас есть намерения реанимировать потребсоюзы, об этом несколько раз высказался аким нашей области Карим Кокрекбаев. В таких вопросах я являюсь союзником властных структур.

Надо сказать, что в то очень драматичное время руководители отдельных хозяйств осмеливались действовать самостоятельно, не боясь никаких нападок. Например, в совхозах имени Розы Люксембург, «Коккайнар», «Сарыбулак» Кордайского района определили людям их паи и предложили работать вместе. Тех, кто настаивал на отделении, отпустили с миром. Но основной костяк хозяйств сохранили, переоформили в производственные кооперативы. Но и им было трудно устоять под ударами небывалого кризиса. Много бед принес крестьянам пресловутый бартер. И технику, и скот отдавали за бесценок, чтобы купить солярку, семена. Надо было находить новые технологии. Я же агроном, и видел, как трудно приходится земледельцам при дефиците горюче-смазочных материалов. Например, пахали землю, а пока загоняли бороны, она превращалась в закаменевшие пласты. Чтобы как-то заделывать семена в почву и разровнять ее, механизаторы цепляли к тракторам рельсы. Но и это мало помогало. Расход горючего увеличивался, а всхожесть семян упала до 40 процентов. Посмотрел я тогда на мучения крестьян и предложил вместо плугов применить лущильники. Они разрыхляют почву на пять-шесть сантиметров, как раз на глубину заделки семян. Знаете, экономия горючего увеличилась в три-четыре раза, да и со всхожестью все наладилось.

Считалось, что отвальная вспашка земли уничтожает сорняки. Но они ведь все равно произрастали. Тут без гербицидов не обойтись. Но мы все в душе консервативны: несмотря на явную выгоду применения дискования, нулевой обработки почвы, продолжаем отвальную вспашку.

Другой мой совет был такой: меняйте культуры. Например, больше земель отведите под люцерну. Один раз посадил, на четыре года хватает. Это какая экономия горючего! А люцерновое сено всегда имело цену. Наступят лучшие времена — распашете люцерну.

В то время я работал заместителем начальника облсельхозуправления. И вот однажды меня вызывает аким области и выговаривает: вот вы развалили отрасль, людей до голода довели и всякое такое. Я ему в ответ: это не я развалил. Напротив, хочу сохранить, за что прослыл «красным директором». А вот с вашей стороны нет никакой поддержки. За год работы акимом вы в первый раз интересуетесь положением дел в сельском хозяйстве. Но делаете это своеобразно — обвиняете во всех грехах. В такой ситуации даже не знаю, что делать. А раз не знаю, прошу освободить меня от занимаемой должности. Дверью хлопать не буду, не в моих правилах. Я не держусь за кресло, так как не просил дать мне должность. С тем и ушел с работы. За год до выхода на пенсию.

Да, сейчас много говорят о необходимости укрупнения мелких крестьянских хозяйств. Я поддерживаю эту политику. Однако сломать психологию крестьянина, который стал хозяином, крайне сложно. Поэтому надо вспомнить старый опыт. До 1957 года в районах существовали машинно-тракторные станции — МТС. Это потому, что тогда колхозы были мелкими и слабыми. Своей техники не имели. В помощь им создали МТС, которые обслуживали по пять-шесть хозяйств. Почему бы сейчас не вернуться к той практике? Можно же ведь на государственно-частной основе организовать, чтобы государство имело рычаги влияния. А то ведь с нашим менталитетом кто-то окажется в любимчиках, а кто-то пострадает от этого.

— Судя по рассказам старожилов, раньше в нашей области сахарную свеклу выращивали на 43 тысячах гектаров. Сейчас — меньше одной тысячи. Уже который год ведется разговор о том, чтобы довести площади посевов хотя бы до 10 тысяч. Даже региональную программу утверждали. В чем, на Ваш взгляд, проблемы отрасли? И что нужно сделать, чтобы выправить положение?

— Мы, к сожалению, не достигли тех объемов производства, что были при колхозах и совхозах, ни по урожайности, ни по валовому показателю. Понятно, что мы не вернемся назад. Но надо же выправлять положение. Всем Кордайским районом не смогли засеять сахарной свеклой 360 гектаров, когда отдельные хозяйства имели по 1500 гектаров посевов. Утерян опыт. Прервалась преемственность, кадры поменялись, специальной техники нет.

Как выйти из создавшегося положения, если серьезно хотим реанимировать свекловодство? По-моему, следует увязать выращивание свеклы с переработкой. Крестьянину нужны гарантии, что выращенный им урожай будет принят на переработку по утвержденной цене. А у нас как получается: захотел сахарный завод сломать обговоренную цену — сломает, а то и вовсе откажется принимать свеклу. И все труды земледельца насмарку! Чтобы так не случилось, крестьянские хозяйства должны стать пайщиками перерабатывающего предприятия. Тогда они будут работать не только на получение богатого урожая, но и на конечный результат.

— А скажите, Анатолий Андреевич, насколько эффективна политика субсидирования сельскохозяйственного производства?

— Это очень серьезный вопрос, на который надо обратить пристальное внимание. Сейчас государство вкладывает огромные средства в сельское хозяйство в виде субсидий. Вспомните, несколько лет назад стали выделять субсидии на развитие садоводства. Миллиарды тенге! Люди массово начали сажать сады. А где они, эти сады, где яблоки? Чтобы был эффект от денежных вливаний в любую отрасль, работу надо оценивать по конечному результату. И субсидии давать тем, кто действительно вырастит сад и поставит на местный рынок яблоки. Вот это будет честно по отношению к самому государству. А самое главное — будет результат. Или если выдавать субсидии как сейчас, то надо через три-четыре года приехать к крестьянину и спросить — где сад, где продукция? Нет сада — верни деньги.

У вопроса есть другая сторона. Скажем, крестьянин смог вырастить хороший сад, а он до этого не занимался таким видом деятельности, у него нет наработанных рынков сбыта, нет опыта реализации продукции. Вот здесь государству в лице местного акимата надо позаботиться о переработке. Поэтому следует заранее подумать о строительстве перерабатывающих предприятий. И опять встает вопрос о кооперации, чтобы садоводы становились совладельцами таких заводов.

Вот приходится слышать, что за рубежом сельское хозяйство сильно развито потому, что там все находится в частных руках. Но, на мой взгляд, это утверждение верно отчасти. Я в свое время был в Америке, Италии, знакомился с их практикой ведения сельского хозяйства. Там существует государственное регулирование во всем. Например, государство дает заказ на выращивание определенных культур и только определенных сортов. В животноводстве то же самое, государство регулирует, каким видом скота следует заниматься крестьянам, каких пород. Очень жесткие ограничения. В случае, если у крестьянина нет рынка сбыта, государство покупает его продукцию, но по такой цене, которая устраивает государство, а также с тем, чтобы крестьянин не обанкротился. Не устраивает крестьянина такая цена, он волен искать другого покупателя.

Я считаю, что ведению хозяйства надо учиться у директора ТОО «Луговской конный завод» Халита Базаралиева, о котором недавно писала ваша газета. Вы этим делаете благородное дело. Сразу скажу: это самородок! Если на юге Казахстана будет хотя бы три-четыре таких хозяйства, как у него, мы горя знать не будем. Вот кому нужно давать субсидии! Он умело пользуется государственной поддержкой сельского хозяйства. Мы тоже в свое время мечтали с толком использовать навоз, а он сумел сделать производство безотходным. Это же надо — в песках разводить осетровых! Мы об этом не мечтали. А какие условия создал для рабочих и специалистов! Зарплата, достойная каждого казахстанца. Естественно, люди стараются войти со своими паями в его хозяйство. Надо на его примере учить других руководителей.

— Согласен с Вами, Халит Базаралиев — это самородок. Но и в прежние годы были, не побоюсь этого слова, выдающиеся хозяйственники. Вспомним Александра Львовича Нахмановича, Андрея Григорьевича Пивоварова, ныне здравствующего Шолпана Даутова. В каждом районе работала целая плеяда таких успешных руководителей.

— Конечно, и в наше время были прекрасные руководители. Ты очень кстати напомнил о Герое Социалистического Труда Александре Львовиче Нахмановиче — председателе прославленного колхоза «Трудовой пахарь», директоре индейководческой фабрики Андрее Григорьевиче Пивоварове, директоре совхоза «Ровненский» Шолпане Даутове… Это руководители от Бога. Каждый может иметь высшее образование, быть прекрасным специалистом в той или иной отрасли. Но быть руководителем — это другое, это не каждому дано. Это особый дар, ниспосланный человеку свыше. В бытность первым секретарем Свердловского райкома партии я порой сталкивался с непреодолимыми трудностями. Иногда из обкома партии приходили не совсем справедливые решения. И в такие моменты, когда становилось невмоготу, я звонил Александру Львовичу. Он говорил тогда: приезжай. Встречаемся. Нахманович своими делами занимается, а заодно меня слушает. Он настолько тонко чувствовал человека, что после беседы с ним наступало спокойствие, некая умиротворенность. И казавшаяся несколько часов назад непреодолимой проблема становилась пустяковой. Это был мудрый и человек, и руководитель. Он у себя знал каждого колхозника. Да что там колхозников, он знал их детей, вплоть до внуков. Знал достоинства и недостатки людей, знал, кто в чем нуждается. Его талант заключался еще и в том, что он был тонким психологом, умел подбирать управленческие кадры, воспитывал их. Вы же понимаете, что люди чувствуют, как к ним относится руководитель. Если руководитель справедлив, по-отечески заботлив, то работник всего себя отдает делу. Поэтому при надобности Александр Львович мог любого крестьянина поднять в любое время суток и дать поручение. И никто не возмущался. Если Нахманович так говорит, значит, надо. Понятно, что не все люди одинаковы. Однако он сколотил такой коллектив, что слава о его колхозе гремела на весь Советский Союз.

При всем при этом жил он очень скромно, ничем не выделялся среди рядовых колхозников. Больше о людях, о специалистах заботился. Вы можете себе представить, что в то далекое время он построил в колхозе дом престарелых! Вот и спросите, почему? А дело в том, что некоторые колхозники, находясь на работе, больше думали о престарелых родителях: как они там, дома, ничего с ними не случилось ли? Вот Александр Львович и придумал выход — построил дом для престарелых людей, которые днем находятся под присмотром медсестер и другого обслуживающего персонала, накормлены, лекарства принимают вовремя. Для людей одной заботой меньше, и работа у них клеится.

Или возьмем Андрея Григорьевича Пивоварова. Он был влюблен в свое дело. Представьте, каким громадным комплексом он руководил! 350 тысяч индеек выращивал, 98 корпусов имелось на предприятии. Это была не просто фабрика, а целый комплекс, в котором работали собственный мясо-костный завод, комбикормовый завод и другие подсобные цеха. Надо сказать, что здесь готовилось 20 видов комбикормов, потому что индейке в разный возраст нужно давать разные корма. Только для индюшат изготовлялось восемь видов комбикормов! Там работали только по науке. Первыми в Советском Союзе здесь придумали искусственное осеменение индеек! Это действительно было открытием. В естественных условиях самка индейки не могла больше полутора лет нести яйца, после чего ее забивали, а мясо теряло свои качества. А при искусственном осеменении возрастала способность нести яйца, и мясо после забоя было качественным. Тушки индеек весили в среднем около двадцати трех килограммов. Все это достигалось благодаря упорству директора, который создал на фабрике стерильную чистоту. Как-то к нам приехал Динмухамед Ахмедович Кунаев, так Пивоваров, прежде чем впустить его в птичники, заставил надеть на ноги специальную обувь, на голову — стерильную шапочку, на плечи — белоснежный халат. Так он дорожил своим производством. А надо сказать, что мясо индейки имеет свойство нейтрализовать в организме человека вредное воздействие фосфорного производства. Именно это побудило построить индейкофабрику. Наверное, старожилы до сих пор помнят вкус копченой индейки.

Таким же фанатом своего дела был Николай Борисович Рубальский — директор Политотделской птицефабрики.

Я считаю, что есть смысл заниматься выращиванием индейки. К сожалению, не знаю, в каком состоянии сейчас находятся корпуса бывшей птицефабрики. Приятно слышать, что нашлись инвесторы, которые взялись за реанимирование предприятия, хотя, как я понял, они будут заниматься выращиванием кур. И то дело. Хочу обратить их внимание на то, что в Мырзатае и других близлежащих селах до сих пор живут специалисты. Их опыт поможет инвесторам добиться желаемого. Ведь любое производство базируется на специалистах. Тем более что птицеводство — крайне рискованное производство. По своему опыту знаю, что там должно быть как минимум два источника электропитания. Если птицефабрика будет обесточена более двадцати минут — жди беды.

Птица подвержена болезням. Необходимо проводить профилактику. Наши умельцы в свое время придумали воздушно-капельный метод вакцинации, то есть лекарства впрыскивали в птичники путем вентиляции.

— В настоящее время существует госпрограмма «Сыбаға», в которую активно включились кордайцы. Насколько она действенная? Чем за валюту закупать скот за границей, может, резоннее было бы за эти деньги заняться наукой у себя? И деньги в стране останутся, и наука заработает, и крестьянам выгода — свое как-никак дешевле.

— Еще раз повторюсь, сказав, что сейчас государство создает исключительные условия для предпринимателей. Надо только с умом использовать субсидии. По собственным наблюдениям знаю, что слепое выделение денег случайным людям — тупиковый путь. Племенной скот требует к себе особого отношения. Должна быть надлежащая база, надо использовать научно сбалансированное кормление. А все это возможно при грамотных специалистах и умелых руководителях. Закупить племенной скот за рубежом несложно. А вот обеспечить должный уход здесь — это совсем другое дело. Напомню, что в советское время племенному животноводству уделялось самое серьезное внимание. Там были очень жесткие, могу сказать, суровые требования. В Уголовном кодексе была статья за порчу породности скота. Если вдруг в отаре тонкорунных овец появлялся грубошерстный кошкар, воздух сотрясался от скандала. В лучшем случае людям грозил строгий выговор с занесением в учетную карточку, в худшем — на них заводились уголовные дела. Такие жесткие требования должны быть и теперь, не то мы со своей беспечностью через несколько лет будем иметь жалких полукровок. И плакали государственные деньги. Поэтому считаю, что они должны выделяться только тем хозяйствам, которыми руководят такие специалисты, как Халит Базаралиев.

— Вы вскользь заметили, что являетесь пенсионером. Но, зная Ваш характер, не думаю, что Вы стали домоседом.

— Уже много лет живу в Кордайском районе. Меня избрали в районный и областной советы ветеранов. Приятно, конечно, что помнят, однако у меня есть большая беда, которая мешает в повседневной жизни. И беда эта в моем незнании казахского языка. Есть такая категория людей, которым не дано освоить языки. Ведь в свое время сам организовывал курсы обучения казахскому языку, когда господствовал русский язык. Получалось так, что надобности в казахском языке не было. А теперь незнание языка стало для меня сдерживающим фактором. Сейчас все мероприятия проводятся на государственном языке, и это правильно. А что мне там делать, если я не понимаю, о чем речь. Меня приглашают, но я не могу идти. Вот моя беда и печаль. Мы сами себя обокрали незнанием языка. Поэтому детей и внуков наставляю учить казахский язык.

Наше поколение, я имею в виду бывших партийных и советских руководителей, осталось ни с чем в том плане, что кроме пенсии ничего нет. В прежнем обществе нам назначили бы персональные пенсии. Один раз в год дали бы бесплатную путевку на санаторное лечение. Ничего этого нет. Считаю, что это неправильно. Мы честно работали, жилы тянули. Не замешаны в коррупционных махинациях. Люди до сих пор уважают нас.

— Спасибо Вам, Анатолий Андреевич, за содержательную беседу. Будем надеяться, что Ваши мысли кому-нибудь да принесут пользу.

Бекет МОМЫНКУЛ