The news is by your side.

Жамбыл и его верная домбра. Вечная спутница жизни упоминается акыном почти в каждой песне, айтысе или сказании

Вечная спутница жизни упоминается акыном почти в каждой песне, айтысе или сказании

Домбра была верной подругой акына с детских лет и до глубокой старости. Он не мыслил своей жизни без песен, а песни без домбры. С детства пение мальчика слышала степь, бескрайняя, раздольная, и голос его был под стать степи, звучал от края и до края. Жамбыл вспоминал: «Когда инструмент попадал мне в руки, я забывал о шалостях. Мне казалось, что звенит не домбра, а мое молодое сердце. Природа дала мне сильный большой голос. Когда я громко пел в степи, мне чудилось, что вся она заполнена моим голосом».

Вечная спутница жизни домбра упоминается акыном почти в каждой песне, айтысе или сказании, он относится к ней как к любимому ребенку или любимой женщине, одушевляя ее и благодаря как помощницу, без которой он не смог бы выразить свои мысли, описать ход событий окружающего мира. Акын приравнивал домбру к перу.

Жамбыл ласково называет ее «певунья-домбра», «попутчица радости, песен, добра — моя золотая домбра», «белая домбра», «звонколадная домбра», «волшебные звуки домбры», «домбра моя — копье» (для врагов и недругов), «домбра — золотое перо», «волшебница кюев — домбра», «домбра моя, золотом струн прозвени», «пой, домбра, тепло и нежно!».

Акын пел:

Домбра! Я сызмальства навек

Стал эхом песенным твоим.

(«Слово к молодежи»)

Как сердце, открыты, как жизнь, бодры

Двенадцать ладов моей новой домбры.

(«Праздник весны»).

Лист бумаги заменяла домбра

Жамбыл как мастер устного народного творчества создавал свои произведения чаще экспромтом, публично, где не было времени на размышления. Его по праву называют летописцем истории казахского народа, так как он воспевал действительную жизнь, то, что видел своими глазами или слышал из официальных источников, как он пел о себе в поэме «Бег времени»:

Сколько путей поросло быльем,

Сколько людей перед ним прошло.

Все то, что он видел, —

В песни вдохнул.

И сказания-песни его рождались под звуки домбры. Он не умел читать и писать, но импровизационный талант и феноменальная память — воссоздавать спетые ранее песни — способствовали сохранению большинства его произведений, которые фиксировались образованными людьми из его окружения, а позднее закрепленными за акыном литературными секретарями, домбру он называл «двухструнным золотым пером»:

Я снова, как прежде, с собою беру

К подножию мысли подругу-домбру.

«Клад речи открой», — говорю я домбре —

Двухструнному и золотому перу.

(«Солнечный луч»)

Без пера и без чернил

Песня звонкая рождалась,

Мне домбра, моя певунья,

Лист бумаги заменяла.

(«Суранши батыр»)

Печаль и радость — пополам с домброй

Акын, живший в двух разных веках, социальный строй которых был прямо противоположен друг другу, часто отмечал в своих произведениях, что пел он ранее грустные или яростные от возмущения произволом песни, и домбра вторила его настроению:

Ханы разбили домбру на куски,

И, как иссохшее русло реки,

Песня была. Помутнели лады…

(«Гимн Октябрю»)

Пришли ко мне люди на ясной заре:

«Сыграй нам о прошлом, ата, на домбре».

Я тронул струну, но не в духе домбра,

В глухом ее голосе нет серебра,

Похож ее тихий обиженный звон

На жалобу ветра, на сдавленный стон.

Не хочет домбра расшевеливать ран,

Не хочет звенеть про кандальный заман.

Но старые раны, как угли горят.

И песня взлетает, как стая орлят.

(«Песня о братстве народов»)

Не мог я укрыться, уйти от нужды

До белых волос, до седой бороды.

И грустно звенела родная домбра,

Пока не настала иная пора,

Пока не зажглась молодая заря

Великих и славных побед Октября.

(«Комсомолу»)

Исчезла вражда племен,

И дружба пришла в страну,

И старый Жамбыл в домбре

Переменил струну.

(«Бег времени»)

Воспевая подвиги батыров Утегена, Саурыка, Суранши, Сыпатая и других, прославившихся в борьбе против джунгарских и кокандских захватчиков, певец настраивал домбру на торжественно-патриотический лад, чтобы донести до слушателей величавый образ героев XVIII века:

Я домбру звенеть заставлю,

Утегена я прославлю.

В трагические для страны годы Великой Отечественной войны Жамбыл своими песнями вдохновлял защитников Родины, говоря, что перевел струны домбры на военный лад:

Аскер с винтовкой ходит в бой,

Жамбыл — с любимою домброй…

Я песней из каленых слов

Пойду разить врагов…

(«Песня при получении ордена»)

Жамбыл всегда с любовью брал в руки свою домбру и называл ее «спутницей радостных песен». Она — свидетель многих побед и радостных моментов в жизни народа и акына.

Домбра! Взгляни со мной назад

И вспомни тоя шумный пыл…

Дошел я до Семи палат

И песней всех опередил.

(«Слово к молодежи»)

Как же струнам не звенеть,

Как же сердцу не кипеть,

Если ваш победный той

Я приветствую домброй?

(«Съезду большевиков»)

Он пел обо всем, что видел вокруг: это были радостные перемены в жизни людей, вчерашний неграмотный бедняк на старости лет стал счастливым, его талант вознес акына на вершину славы и принес любовь и почитание народа, высокие правительственные награды, избрание депутатом в Верховный Совет республики, получение Государственной премии СССР… Признательность народу и власти он тоже выражал в стихах-выступлениях:

Кюи, что хранит домбра,

И алмазы слов собрать. —

Их бы тоже не хватило,

Чтобы радость передать.

(«Песня благодарности», март 1941 года)

… Сердце домброю звенит в вышине

На самой высокой и чистой струне

«Покорна домбра моей верной руке»

Жамбыл, виртуозно игравший на домбре с детских лет, не утратил силы и ловкости пальцев, достигнув почти столетнего возраста. В молодости он был сильным джигитом. В произведении «Рождение жизни» он вспоминает: «Я был строен и силен. Руки мои могли обхватить столетний ствол дуба, а пальцы распрямить стальную подкову. Но сила моя была не в руках. Сила моя была в домбре. Сила домбры была в песне. А сила песни была в правдивом слове, которое любит народ».

Трудно поверить, что руки, без труда распрямлявшие стальную подкову, с легкостью бегали по струнам любимой домбры. В своих песнях акын не раз подчеркивает свое мастерское владение музыкальным инструментом — звонкое звучание домбры зависит и от его пальцев. Свои руки уподобляет птице, легко летающей свободно:

Молодея, радуюсь солнечной весне,

Сто лет — сто пудов — легки для старика,

Шестьдесят две жилы кровью налились,

По домбре летает птица — не рука.

(«Весна»)

 

Сед я, столетний, но думами юн,

Палец мой нежен к созвучию струн.

(«Гимн Октябрю»)

Покорна домбра моей верной руке.

И молодость снова кипит в старике,

(«Добро пожаловать»)

Когда я славлю вас моей строкой,

То чист и ясен тихий голос мой.

Легко перебирает две струны

Жамбыл своею старою рукой.

(«Школьной детворе»)

Со струнами пальцы Жамбыла слились,

Пусть голос домбры вознесут они ввысь.

(«Солнечный луч»)

Как веслом, что режет волны,

Так домброю правлю я.

(«Суранши-батыр»)

Литературный критик Мухамеджан Каратаев описал творческий процесс мастера-импровизатора во время его выступления — единение музыки и пения, акына-певца и домбриста (домбырашы), виртуозность рук и трепетное отношение к домбре: «Незабываема импровизация Джамбула! Вот он тянется к домбре, — уже отрешенный от всего окружающего, внутренне сосредоточенный и в то же время творчески беспокойный. Он приникает ухом к домбре, словно она ему шепчет что-то не слышимое нами, слушателями. Он медленно покачивается, еле-еле трогает пальцами струны, извлекает аккорды, вслушивается в нарождающуюся мелодию. А потом первые слова, слитые с мелодией. Акын гордо вскинул голову, и мы, присутствующие, увидели не старца, а полного сил джигита. В песне слышались шелест степных трав, голос караторгая — черного жаворонка и журчание родника».

«В песнях я не иссякал»

Жамбыл прожил целый век, и почти век его жизнью и трудом была песня, а вместе с ней и домбра. Он признавался, что приходилось в поэтических состязаниях участвовать по несколько дней. «Десять дней словесный бой вел, приехав я на той», — пел он в поэме «Суранши батыр».

В старческом возрасте окружавшие его люди в часы тоев и торжеств проявляли беспокойство — не устал ли акын петь и играть, нужен ли ему отдых, на что он неизменно отвечал: «Разве акыны устают от песен?»

В поэтической автобиографии «Моя жизнь» (1938), с которой акын выступил перед избирателями в качестве кандидата в депутаты в Верховный Совет Казахской ССР, он сказал:

Конец мира еще не настал,

И от песен Жамбыл еще не отстал.

Устали не было в песне моей.

Домброй поднимал я степных сыновей.

В нем было столько энергии, азарта, и петь для людей, для народа было для него счастьем:

Простор широк, простор широк,

Старик повсюду будет в срок.

(«Суранши батыр»)

Для поэта нет отдыха от песен, как-то он сказал журналистам: «Домбра при мне — я петь готов!». В стихотворении-песне «Кулансаз — наша летовка» он пел:

Жамбылу отдых — струны тронуть

И песню новую сложить.

В декабре 1938 года, получая орден Ленина в Москве, Жамбыл сложил песню-импровизацию «Я песню пою в лучезарном Кремле», где также поет о том, что вся его жизнь — это песня, и он никогда не устанет петь ее для народа:

Пока над Вселенною солнце горит,

Пока моя сила, как море, кипит,

Пока мое сердце, как беркут, парит —

Я песни свои не устану слагать

Тебе, моя светлая Родина-мать!..

Юный акын, влюбленный в домбру и пение, и мудрый старец, признанный народом великаном устной поэзии, своеобразным поэтическим летописцем советского периода развития республики, до конца жизни воспевал свою неразлучную спутницу жизни, которая и в трудные, и в радостные моменты жизни поддерживала и вдохновляла Жамбыла на бессмертное творчество. Образ певца народа немыслим без домбры в руках, поэтому почти все памятники и бюсты, произведения живописи и графики запечатлели великого акына с вечной его спутницей — домброй.

Звоном чище серебра

Ты полна, моя домбра.

Каждый лад молвой несется,

Ливнем свежим слово льется,

В сердце песня отдается,

Если я беру тебя.

(«Бег времени»)

Фатима ОРАЗБЕКОВА,
педагог-ветеран, член Союза журналистов РК,

Арман ШАУХАНОВ,
кандидат педагогических наук,
доцент Таразского регионального университета имени М. Х. Дулати

Комментарии закрыты.