Его судьба тесно переплелась с судьбой страны
Ветерану труда Кашкимбаю Раимкулову из района Т. Рыскулова 92 года. Жизненный путь аксакала оказался нелегким, но он достойно выдержал все испытания и сегодня подробно делится с нами воспоминаниями.
— Мой отец Райымкул был первенцем Курама бия, который был женат на трех женщинах. От первой жены имел семерых сыновей и одну дочь. Мама Нурлыхан в 1890 году стала невесткой в семье старшего сына Баке Нураха. У Нураха было четверо братьев: Нурманбет бай, Жуматай ажи, Артыкбай и Атыхан, а от Нураха четверо сыновей: Бурхамбай, Курама, Озибек и Акылбек. Мама Нурлыхан вышла замуж за старшего сына того Курама бия Райымкула.
Мама Нурлыхан — дочь бая Майлыбая Тойгулы из аула Омирбек. Она родила 13 детей. Однако четверо из них умерли в младенчестве. Остальные выжили. Самой старшей из них была дочь Жамбыгуль. Когда она выросла, на ней женился сын кыргызского манапа. Но жизнь Жамбыгуль оказалась короткой, она рано скончалась. После нее мама родила еще девятерых детей. Но они один за другим стали умирать, не дожив и до одного года. И мама Нурлыхан стала ходить по лекарям, пока не родила Елемеса. Совершила старинный обряд, согласно которому очередного родившегося младенца провела между ног многодетных женщин. И со словами «пусть никто не обращает на него внимания» назвала его Елемесом.
После Елемеса мать родила Машурипа и меня. Елемеса в 1924-м, Машурипа — в 1926 году. В 1928 году, когда был великий джут, родила девочку, которая вскоре умерла. Тридцатый год тоже выдался для народа крайне тяжелым. Правительство конфисковало нажитое добро у баев. Я родился в этот трудный год. Народ бежал от голода и притеснений правительства, поэтому мне дали имя Кашкимбай. Я родился на чужбине — в кыргызском Кайынды. В голодном 1932 году, то есть через два года после моего рождения, умерли брат моего отца Айдаркул, затем и отец, следом и сестра Жамбыгуль. Таким образом, мать в 40 лет осталась вдовой с тремя детьми на руках. Родственники целый год скрывали это несчастье от Курама бия. Дедушка узнал про него от женщин, которые шушукались возле очага. Он очень любил моего отца Райымкула. Всегда приговаривал: «Этот сын вырастет умным, грамотным, смышленым человеком».
Курам бий перевез семью Райымкула из Кыргызстана. Чтобы как-то облегчить жизнь невестке, предложил ей двоих детей из троих сдать в детский дом. Однако Нурлыхан отказалась: «Хватит и того, что я лишилась десятерых детей. Кто мне теперь будет опорой? Если что, я умру, взяв этих троих птенцов в свои объятия», — сказала она и зарыдала, прижав к себе детей. Вскоре дедушка умер от переживаний за Райымкула.
В годы, когда стали создаваться артели, голод распространился по казахской земле, и многие люди погибли.
По словам матери, я до пяти лет не мог ходить. Мама с раннего утра уходила на работу в артель, за мной ухаживали Машурип и Елемес. Помню только, что жили мы в четырехканатной юрте. Одно название юрта — остов да дырявые лоскуты кошмы. Еще помню треногу и черный казан. Дотемна мать собирала хворост, наполняла казан водой, разжигала огонь и приговаривала: «Сейчас, дети, ужин будет готов. Потерпите немного». Так она обманывала нас. А мы все спрашивали, когда еда сварится, а потом засыпали голодными, потому что в казан и положить нечего было. Все забрали. Активисты шныряли по домам и отбирали последние крохи. Особенно старались в домах бывших баев, к коим нас относили. Бывало, что мы по три-четыре дня ничего не ели. Только пили кипяток с какой-то непонятной заваркой из трав.
Если память не изменяет, в 35-36-х годах на берегу большого арыка Карасай (его люди называли Шоң арық) нарезали две улицы, стали строить дома. Это было новым местом поселения колхоза «Прогресс». Для второй жены Курама бия бабушки Бекжан тоже построили дом. На следующий год родственники и нам построили дом на две смежные комнаты с прихожей в середине. Дом был неказистым, но главное, что крыша была над головой. Во второй комнате нашего дома жил дядя Мырзахан. Жизнь была трудной. Главной задачей было не умереть от голода. Позже дядя Мырзахан стал чабаном в колхозе и вместе с отарой откочевал на пастбище. Так что домишко полностью достался нам. А старшие братья Торехан и Рамазан жили в доме бабушки Бекжан. Этот дом они строили по ночам, когда возвращались с работы в колхозе. Дело в том, что местные активисты всю тяжелую работу поручили детям бывших баев.
К 38-му году были возведены колхозная контора и несколько домов. Активисты теперь занялись тем, что стали сгонять людей с насиженных мест в колхозный центр и заставляли их строить дома. Мать без устали работала в колхозе. За год ей начисляли 130-150 трудодней. На это она покупала 30-40 килограммов зерна. Если она по какой-либо причине не смогла выйти на работу или опаздывала, ей тотчас сокращали эти трудодни. Будто этого мало, угрожали сослать вместе с детьми, обвинив в сопротивлении новому режиму.
В то время колхоз сеял яровую пшеницу всего на 30 гектарах. Весь собранный урожай отправляли государству. Оставляли только на семена. Порой и это забирали. Спросите, как выживали люди в таких условиях? Возле домов сажали тыкву, кукурузу… Поздней осенью выходили на пшеничное поле, чтобы собрать колоски и зерна.
Осенью 40-го года Торехан и Рамазан были призваны в трудармию. А когда началась война с Германией, в ауле никого из мужчин не осталось. Милиция повсюду преследовала тех, кто прятался от призыва, и отправляла их в штрафбаты. Да, трудное было время. Товарищ Сталин вводил жесткие законы. Под предлогом нужд фронта забирали мясо, шерсть, яйца, масло и другие продукты и товары. За отказ следовало обвинение в содействии фашистам и жестокое наказание. Все, что росло в огороде, подчистую сдавали в виде налогов, а сами выживали, кто как мог. Активисты зверствовали, особенно притесняли семьи бывших баев. Люди зимой ждали наступления весны, потому что можно было прокормиться диким чесноком, одуванчиком, подорожником, репейником, эремурусом. Переходили на подножный корм, почти как скот. Изредка колхоз выделял самым нуждающимся одну-две овцы или козы. Молоко разбавляли водой, чтобы было больше. А в марте-апреле колхоз обратно забирал скотину. Не от щедрости это делал. Хитрость была вот в чем: собранного сена едва хватало на прокорм крупного рогатого скота, а семьи, которых «облагодетельствовали» этими козами, были обязаны весной их вернуть в целости и сохранности.
Я неспроста так подробно все перечисляю. На то есть причины. Дело в том, что наши дети живут в достатке. Они не видели тех ужасов, что довелось пережить нам. К сожалению, нынешние дети не читают книг, все дни проводят с телефонами. А пишу я с мыслью, что и среди них найдутся некоторые разумные, прочтут мои воспоминания и получат урок жизни. В те трудные годы были водяные мельницы. Одна находилась в плодово-ягодном хозяйстве, а другая — у входа в Меркенское ущелье. Люди неделями ждали очереди, чтобы смолоть на этих мельницах скудные урожаи пшеницы и кукурузы. В нашем доме был всего один мешок пшеницы. Мы его использовали только для горячей еды. А с кукурузной муки мама пекла хлеб, готовила толокно, каши. Мы вместе с Машурипом кукурузные кочерыжки и коровяк джунгарский везли за семь-восемь километров на базар в Мерке, продавали и выручали хоть какие-то деньги. Так покупали обновку к зиме. Дядя Мырзахан привозил овечьи шкуры, чтобы мама сшила ему шубу и шапку.
Война принесла много горя. Вдовы стали выходить замуж за стариков и вернувшихся с фронта калек. Многие женщины сбились с праведного пути, когда их мужья не на жизнь, а на смерть бились на фронте. А Нурлыхан сумела достойно вынести все тяготы и сохранила жизнь троим детям. Хотя она жила праведно, однажды приехала милиция и закрыла ее в тюрьму. Оказалось, что ее оклеветали, будто она без разрешения собирала в поле колоски. Ее вместе с женщиной по имени Айшакуль переселили на улицу Коныстандыру. Это было наказанием для нас. Одну комнату дома, в котором нас поселили, мы сдали еврею-переселенцу. Позже, когда вернулись в свой дом, оказалось, что туда поселили турчанку Шахзаду с тремя детьми. Они вместе с нами прожили до 1949 года, а затем переехали в колхоз имени Жданова. После них к нам подселили поляка с дочкой и двумя сыновьями. Что там говорить, мы тогда жили как родные, хотя было тесно, делились последним куском хлеба.
В школу я пошел в девять лет. В то время алфавит был латинский. Но когда началась война, детей распустили по домам. В 1946 году сказали, что мы продолжим учиться. Тетрадей, ручек и учебников не хватало. Домашние задания писали на газетах. Елемес и Машурип после четвертого класса оставили школу, а я продолжил учебу в «Большевике», где и окончил семилетку.
В 1950 году колхозы «Прогресс», «Кызыл тан» и «Интернациональный» объединились и создали новый колхоз имени Жамбыла. Инициаторами создания этого колхоза были Орал Буркитбаев, Меркимбек Уркиншиев, Райыс Кайнарбеков, Жабан Касымов.
В 1948 году я продолжил учебу в школе имени Калинина (нынешняя школа имени Аккоза Косанова). В 1953 году мы с Рысбеком, Мухаметжаном и Орынбасаром сдали документы в Жамбылский статтехникум. Я приехал с аттестатом о семилетнем образовании, школу окончил на одни пятерки, поэтому меня приняли без экзаменов.
Пока устраивались в общежитии, начались занятия. Через полгода состоялись экзамены. Половина учащихся с похвальными грамотами не смогли сдать экзамены и вернулись домой. Мы с Рысбеком стали получать стипендию. А тут подоспел весенний семестр. У меня почему-то распухла нога, поэтому я был вынужден полтора месяца проваляться в больнице. А когда выписался, экзамены уже были завершены. Я зашел к директору и рассказал, что случилось со мной. Он с трудом дал согласие. Мне пришлось искать преподавателей по домам и сдавать экзамены. Все знали меня как прилежного учащегося, поэтому поставили оценку «хорошо». Был преподаватель по фамилии Ким, учил нас русскому языку. Я с трудом по его предмету получал тройки, но и он проявил милосердие, видя мое положение. А государственный экзамен сдал на пятерку. Когда сдал два экзамена для поступления в вуз, пришла повестка из горвоенкомата. Я отпросился на день, чтобы съездить домой, побыть рядом с матерью, а затем отбыл к месту службы.
Молодые и горячие, мы думали, что получим оружие в руки и пойдем воевать. Но не тут-то было. Нас на две недели отправили собирать хлопок. Наконец, 10 октября погрузили в эшелон, который направлялся на запад. Всего двое суток повоевали с венграми.
После нас привезли в украинский город Житомир. Я — наводчик в танке. Были учения. В темноте танк медленно движется вперед. По приказу командира в этой кромешной тьме нужно найти движущуюся цель и поразить ее. Я попал точно в цель и получил от командира отличную оценку и десятидневный отпуск. Приехав домой, узнал, что мать умерла год назад. Против воли Всевышнего ничего не сделаешь, пришлось смириться с потерей самого родного человека…
Демобилизовался я в октябре 1959 года. Естественно, нужно было работать, но нигде не брали. В конце концов заглянул в отдел культуры, начальник которого Асимбай Медетбеков направил меня в библиотеку плодосовхоза. Поручили собрать с нуля библиотечный фонд. К счастью, директор там если память не изменяет, по фамилии Матаганов оказался хорошим, отзывчивым человеком. «Смотри, не замерзни в декабрьскую стужу», — сказал он и дал мне свою машину ГАЗ-69. Пришлось собирать книги отовсюду, создать небольшой читальный зал. Проработав три месяца библиотекарем, перевелся в колхоз имени Жамбыла. Я ведь по образованию бухгалтер, поэтому начал наводить порядок в учете поголовья скота, рассчитывать расходы на его содержание. По ходу освоил и канцелярское дело. До 1989 года проработал заведующим материальным складом. Затем возглавил отдел кадров, был даже кассиром. И только в 1993 году вышел на пенсию, 33 года отработав на одном месте.
Вот с тех пор уже 28 лет на пенсии. Мне сейчас 92 года. Старшие братья и бабушка Бекжан, когда я вернулся из армии и устроился на работу, сказали: «Женись, создай семью». Я решил построить дом. Знал, насколько это хлопотное дело, но взялся. В 1961 году окончил строительство. Подумал, что теперь можно и жениться. У меня была сосватанная девушка в соседнем селе Луговое, но ее украли. После этого искал себе подходящую девушку в Корагаты. По подсказке сестры Майкуль женился на Базаркуль. Ее отец был охотником, содержал скакунов. На привязи всегда стоял один скакун. Но в тот день, когда украли его дочь, он выпустил всех скакунов на пастбище. Если бы хоть один скакун стоял возле дома, догнать машину для него не составило бы никакого труда. Короче, все сложилось удачно. Моя Базаркуль подарила мне сыновей Талгата, Халмата, Болата и дочерей Гулзат, Гулзину, Ләззат, Перизат, Нурзию, Нурилу, Айзат. Но сама скончалась в 56 лет. Слава Богу, у меня есть 22 внука, шесть правнуков. Это Божий дар.
Когда вспоминаю детство, непременно слышится шелест бегущих ручьев Карасай Шонарыка, берущего начало с ущелья Жаланаш. По двум краям Шонарыка, разделяющего на две части колхоз «Прогресс», располагались две улицы — Шанырак и Жанаконыс. Мне кажется, что я во всю прыть бегу по тем пыльным улицам. Но все это отголоски прожитых лет, которые уже не вернутся. Но я хорошо помню Токтагула, Шотая, Абдикарима, которые в годы войны были бригадирами, завфермой Зеткула. Изредка вижу своих сверстников, с которыми ходил за сохой. На высоком холме стоит мать Нурлыхан, устало опершись на кетмень…
Записал Сейсен КОЖЕКЕ
Комментарии закрыты.