Профессия: патологоанатом
Какой образ возникает у вас перед глазами, когда вы слышите слово «патологоанатом»? Если честно, у меня эта профессия всегда ассоциировалась с не очень опрятным грубым мужчиной лет 40 — 50 с седыми висками, щетиной и синяками под глазами. Он нелюдим и много курит. А еще ничего не боится — боязливым в патанатомии делать нечего.
Миниатюрная, красивая, ухоженная женщина с очаровательной улыбкой встретила меня у входа в патологоанатомическое отделение городской больницы № 1 и любезно проводила в свой кабинет. Стереотипы начали рушиться с порога…
Заведующая патологоанатомическим отделением городской больницы № 1 Марина Катышева изменила мое узкое представление об этой загадочной и даже мистической профессии. Она очень удивилась, когда я предложила сделать интервью, говорит, прежде ими никто не интересовался.
Начать мое знакомство с миром патанатомии мы решили с экскурсии по отделению.
И опасна, и трудна
Вполне себе обычное одноэтажное здание, правда, находится далеко от основных корпусов больницы — того требуют санитарные правила и нормы. Внутри пахнет по-больничному.
— Многие думают, что мы только вскрытия проводим. На самом деле львиную долю нашей работы занимают гистологические исследования тканей живых людей, — рассказывает М. Катышева.
Она пояснила, что в основном патологоанатом занимается прижизненной диагностикой — исследует удаленный во время хирургических операций материал. Именно от его заключения зависит все дальнейшее лечение больного. Ответственность колоссальная, ошибаться нельзя. Как бы странно ни звучало, но в руках патологоанатома часто бывает жизнь пациента.
Меня повели в лабораторию, где рассказали, какие манипуляции нужно проделать со взятой на исследование тканью, прежде чем она попадает под микроскоп врача.
Сначала ткань «заливают» в парафин, потом делают так называемые парафиновые блоки и клеят их на деревянные колодки. Все это для получения гистологических срезов толщиной до шести микрометров. Полученный блок крепят в зажиме специального прибора — микротома и делают те самые срезы, которые наносят на стекло. Готовые стекла приносят на стол патологоанатома, который изучает ткань и ставит диагноз.
К слову, утром в кабинет Марины Владимировны лаборанты принесли свежую партию стекол — около 20 штук.
— Работы у нас очень много, еле успеваем. За один месяц я выполняю годовую норму, представляете? — сетует женщина и смотрит в микроскоп. — Тут у нас была беременность, ее сразу видно.
Врач предлагает посмотреть и мне. Я удивляюсь тому, как красиво это выглядит.
— А вы не представляете, какие кружева «плетут» опухоли! Самое главное в нашей работе — знать норму, только тогда можно выявить патологию, — говорит М. Катышева.
Меня поразило, с каким азартом Марина Владимировна рассказывает о своей профессии, о ее тонкостях и сложностях. Увидев интерес в моих глазах, она показала мне свои потрепанные справочники и атласы — сразу видно, что книги без дела на полке не стоят.
— Неописуемое удовольствие я испытываю, когда ставлю правильный диагноз. Иногда можно несколько дней провести в раздумьях, перелопатить кучу литературы и, наконец, докопаться до сути, — говорит врач. — Был недавно случай. В больницу поступила женщина 60 лет с огромной селезенкой. Ей сделали операцию и поставили диагноз — тромбоз селезеночной артерии. Я смотрю и вижу там опухоль. Это либо лимфома, либо лейкоз. Встает необходимость в иммуногистохимическом исследовании, которое у нас не делают. Родственники едут в Алматы. Через некоторое время женщина умирает. Опухолевая инфильтрация. Такие случаи завораживают.
Показала Марина Владимировна и секционный зал, где проводят вскрытия. Он чем-то похож на операционную. На входе стоит шкаф, в котором хранятся все необходимые обеззараживающие препараты, перчатки, халаты.
— Случается, что процесс вскрытия может быть опасным для врачей. Это если пациент умер от какой-то серьезной инфекции. Тогда специалисты должны быть особенно осторожны, — поясняет врач.
К слову, сама М. Катышева редко проводит вскрытия. Сейчас ее приглашают в секционный зал, если только случай сложный и требует участия нескольких опытных врачей. В остальном вскрытие проводят врачи-совместители.
Есть в отделении прощальный зал, где родственники умершего пациента могут с ним проститься, и комнаты медсестер. Коллектив, к слову, небольшой, но сплоченный.
— Мало кто хочет здесь работать. Приходят молодые и через пару недель уходят. Не выдерживают, наверное, нагрузки — физической и эмоциональной. Все-таки работа не из простых, — рассуждает Марина Владимировна.
Глаза горят
О том, что она станет врачом, Марина знала с раннего детства. И это неудивительно — мама была медсестрой, отец тоже был тесно связан с медициной.
— У меня практически не было выбора, я ничего другого не видела. К тому же мне это нравилось, — вспоминает она.
Марина Катышева окончила Карагандинский государственный медицинский институт и уехала в родной Шымкент. Там по распределению попала в патологоанатомическое бюро.
— Конечно, боялась вскрытий, но потом мне рассказали про то, что патологоанатом проводит и гистологические исследования. Я заинтересовалась. Меня сразу отправили на учебу на полгода в Алматинский государственный институт усовершенствования врачей. С восьми утра и до пяти вечера мы беспрерывно смотрели в микроскопы. Объясняли нам все детально. Считаю, что сильную базу мне дали именно там, — говорит она.
Затем были различные семинары, тренинги по повышению квалификации. Особенно ценно для нее обучение в лаборатории иммуногистохимии отделения экспериментальной патоморфологии и электронной микроскопии патологоанатомического бюро Ростовской области. Нынешнюю должность Марина Катышева занимает уже более 20 лет. Имеет пожизненную высшую квалификационную категорию патологоанатома.
Кстати, замуж Марина Владимировна вышла тоже за врача. В браке у них родился сын Мади Малик, который пошел по стопам родителей и сейчас учится на первом курсе в Школе медицины Назарбаев Университета.
— Мы с сыном очень близки. Развиваемся вместе. Благодаря ему я начала учить английский язык. Мади говорит, что это пригодится всегда, — рассказывает собеседница. — Правда, времени для занятий у меня не так много, как хотелось бы.
Неотъемлемой частью жизни Марины Катышевой является спорт. Занятия в тренажерном зале помогают держать в тонусе тело и разгружают мозг. А еще она любит рисовать.
Я отметила, что обо всех своих увлечениях М. Катышева рассказывает с гораздо меньшим огнем в глазах, чем когда говорит о патанатомии и гистологии. Все-таки главная ее страсть — это работа.
На вопрос о том, чего боится женщина-патологоанатом, Марина Владимировна немного погодя отвечает: рака.
— Ни насекомых, ни грызунов, как многие женщины, я, конечно, не боюсь. Работа, наверное, закалила характер и на многие вещи заставляет смотреть по-другому. А вот рак — это действительно страшно. Столько раз мне приходилось подтверждать этот страшный диагноз, видеть слезы людей…
Не в почёте?
Из разговора с Мариной Владимировной я сделала вывод, что патологоанатомии как направлению медицины в нашей стране уделяют очень мало внимания. Профессия явно недооценена.
Во-первых, ощущается острая нехватка кадров. Не так просто разрушить стереотип о том, что патологоанатом — последний врач в жизни пациента, и его дело — лишь вскрывать трупы.
— У нашей профессии в Казахстане нет такого престижа, как, скажем, на Западе. Там и зарплата у врача-патологоанатома большая, и почет. Люди понимают, что мы не только причину смерти устанавливаем, но и жизни спасаем, — говорит М. Катышева.
Во-вторых, патологоанатомов редко отправляют на учебу. Все зарубежные курсы по повышению квалификации обычно достаются другим врачам.
В-третьих, насколько я поняла, для такого объема работы, как в патологоанатомическом отделении городской больницы № 1, одного микротома недостаточно.
— Вы правы, нужен как минимум еще один прибор. Бывает такое, что наши лаборанты стоят в очереди, чтобы сделать срезы, — говорит Марина Владимировна.
Микроскоп, кстати, тоже требует замены на более усовершенствованный. А еще Марина Катышева мечтает об оборудовании для проведения иммуногистохимических исследований. Ведь будь возможность проводить их у нас, врачи сэкономили бы уйму времени и ставили точный диагноз гораздо быстрее.
— Помню, раньше была проблема с обеспечением отделения реактивами. Сейчас она решена. Администрация больницы идет нам навстречу, запасы необходимых препаратов не истощаются, — отмечает М. Катышева.
…После беседы с Мариной Владимировной на ум пришло выражение «фанат своего дела». Редко можно встретить такого человека, как она: вдохновленного и искренне болеющего за свою работу, служащего профессии часто в ущерб личной жизни, а главное — профессионала, постоянно стремящегося усовершенствовать свои навыки.
Камила ДЖУМАДИЛОВА,
Виктор БАРБАШ (фото)
Комментарии закрыты.