Сердце Агадила

Эссе

20 октября 1940 года. Спозаранку, когда огромное солнце, спешно выскочив из-за барханов Мойынкумов, разрезая своим каленым докрасна диском низкие тучевые полосы, быстро карабкалось ввысь, начал медленно выходить по главной улице небольшого аула Карасу небольшой обозик из трех пароконных арб-коробок. Выходил он шумно - стуком кованных железом деревянных колес о затвердевшую прохладной осенней ночью землю, разноголосьем людей, собачьим лаем, звучащим на сей раз, как ни странно, не злобно, а довольно ласково, даже стыдливо. Обычно в обозах начиная с самой знойной поры лета - шильде до самой осени колхозники во-зили зерно на станцию Акшолак, нередко с плакатом - трехметровой красной материей с надписью белой меловой пастой «Хлеб - Родине!». Но в этот раз на арбах находились только люди: и стар и млад. А сколько их, несмотря на ранний час, стоят возле рядов аккуратно побеленных домов-кибиток на обочине дороги. Нередко среди них и даже малыши, утирающие чумазыми пухлыми кулачками еще сонные глаза. Многие стремились к последней телеге, позади которой медленными, но твердыми шагами шел молодой человек лет двадцати. Он был выше среднего роста, широкоплечий, с крупными чертами смугловатого лица, со спокойными карими глазами. На нем были фуражка и полувоенная гимнастерка защитного цвета, опоясанная широким ремнем, и брюки синего цвета, заправленные в новые скрипучие хромовые сапоги. Если белобородые старики и старушки в белоснежных кимешеках и кундик-чалмах поверх них целовали парня в лоб и щеки, то более молодые, обнимая, хлопали по плечам, пожимали руки. У всех на устах были добрые пожелания. - Аман барып, сау кайт, айналайын!.. - Будь здоровым, счастливого возвращения тебе, душенька! - Служи Родине и товарищу Сталину как полагается! - Ты не забудь нас, пиши почаще. - До встречи в родном Карасу!.. Эти разноголосые слова эхом сопровождали обоз до тех пор, пока он спускался в широкий овраг, обрамляющий озеро Карасу с его камышовыми зарослями. Только тогда сел в арбу тот молодой человек, к которому были обращены и внимание, и пожелания целого аула. Он - Агадил, младший сын уже давно покойного муллы Суханбая, секретарь комсомольской организации колхоза «Карасу», отправился на действительную службу в рядах Красной Армии. В последней телеге уже находились парни Сулеймен, Бекжасар и Ашим, закадычные друзья его, а из девушек Нукеш и… Айтай. Последняя - рослая, тонкая, как тополек, светлолицая, с еле заметно вскрапанными веснушками и ласковыми зелеными глазами девушка Айтай была его невестой. Дружили они давно, знали и родители, была даже договоренность справить их свадьбу нынешней осенью, когда в колхозе завершатся все уборочные, сезонные работы. Но пришла повестка из военкомата, вызывающая Агадила на службу… Минувшей ночью Агадил и Айтай после вечеринки до рассвета не могли расстаться. То бродили, то сидели на берегу Карасу, луга которого до самой зимы не теряют свой зеленый наряд. Грустно было обоим, но особенно Айтай. Агадилу временами приходилось осторожно вытирать горячие слезы с ее глаз. Иногда внутреннее волнение, переживание вызывали во всем теле девушки мелкую дрожь. Тогда он, то крепко обняв ее и целуя бесчисленное число раз, то шепча иногда даже бессвязные слова, старался как-то успокоить ее, хотя и ему самому было очень и очень неспокойно, жалило, скребло что-то. - Не переживай, милая… Ведь все эти года ты постоянно со мной будешь, смотреть на меня… - Как смотреть? - удивленно спросила Айтай. - Очень просто. Твое имя Айтай. Корень - Ай, то есть небесный светильник после солнца. А там, где буду служить я, тоже будет Ай, то полнея, то утончаясь каждый месяц, то есть ты. И я буду глядеть на тебя, а ты - на меня, любимая моя! - А как же быть в облачные или безлунные ночи? - улыбаясь, спросила Айтай, уже несколько утешенная. - В темные ночи чем же будут заниматься наши сердца? Конечно, будут каждый стук посвящать мое - тебе, твое - мне! - Ты прав, Агадил мой… Сердце мое принадлежит только тебе… Буду ждать тебя столько, сколько понадобится… И вот она, Айтай, тоже провожает его в дальний путь и на немалое время… О, сколько любви и нежности в ее прекрасных глазах! Разве это не счастье для него?! Да, да, конечно же… Вечная благодарность тебе, милая моя!.. Цепь этих сладчайших мыслей Агадила прервал резкий громкий звук гармошки Ашима. После первых аккордов все дружно хором затянули одну народную песню, возможно, рожденную в их родном ауле. - Біздің ауыл Қарасу жағасында-а-ай, Ал Қарасу тау мен құм арасында-а-ай. Сол жерлерде жайнаған қайран жастық-а-ай, Сен де өтіп шынымен барасың ба-а-ай?! Наш аул на берегах Карасу, а Карасу меж гор и песков. И ты, молодость, расцветшая в этих краях, неужели так покинешь быстро нас?! - говорилось в этой задушевной песне, которую пела молодежь под аккомпанемент Ашима не менее душевно. Когда через километра три-четыре проселочная дорога, в основном с глубокими следами-линиями от колес арб, начинала огибать соседний аул Фрунзе, Агадил, прервав песню, обратился к друзьям: - Давайте-ка, ребята, если разрешит конечно же моя Айтай, я перейду в арбу Абдираша. Надо развеселить мать, а то она так загрустила, как будто я направляюсь не в армию, а куда-то в неведомое... - Да, да, иди, Агадил, - тихо сказала Айтай, мягко пожимая ладонь любимого. В той же арбе, застланной кошмой и корпе, находилась мать Тойтан, крупная старушка со смуглым лицом, большими узловатыми, шершавыми ладонями, голосистая, почти баритон, подле нее Нуралбай, старший брат Агадила, ширококостный солидный мужчина лет сорока, с черными усами, очень похожий как на мать, так и на Агадила, рядом с ним сидела красавица Асель - жена его, еще и Дамен, родственница Суханбаевых. Арбой управлял подросток Абдраш, сын Нуралбая. Агадил знал, что у матери что-то нехорошее стряслось в ауле Дихан-1 на похоронах Молдаша. Молдаш - ровесник и соклассник Агадила, участник войны с белофиннами, спустя дней двадцать после возвращения домой скончался от ран, полученных в финских лесах. До него умер его годовалый сын, проболев пару дней. В семье остались старый отец Абдрахман и мать Сулу, да и уже ставшая вдовой Киякуль. «О, Аллах, как же им, бедным, теперь?! - охала мать. - А как жили они счастливо всего год тому назад! Теперь-то рушится домашний очаг… без продолжателя рода…» Тяжело переживал и Агадил. «Ну вот и оборвался его короткий жизненный путь на этом бесконечном белом свете, - с горечью думал он. - Оборвался из-за какой-то непонятной войны за западными пределами огромной страны, хотя… хотя даже сам вождь Сталин не раз говорил, что мы ни на кого не нападаем, не надо чужой территории, но и не отдадим ни вершка своей земли. А белофинны, кажется, не претендовали же ни на что… О, Молдаш, Молдаш, дорогой мой, тогда за что ты погиб?..» По прошествии нескольких дней почтальон Койлыбай вручил Тойтан, она была одна в доме, какой-то отрезок бумаги, исписанный печатными буквами. - Что же это такое? - поинтересовалась она. - Пауске, - ответил почтальон, исказив русское слово «повестка». - Военкомат зовет Агадила, сына твоего. - Куда? - с тревогой в голосе спросила Тойтан. - В армию, конечно. Куда же еще… - В ар…ми…ю… У Тойтан бессильно опустились руки, и ее взгляд устремился куда-то вдаль. - Не расстраивайтесь, байбише. Прослужит и вернется настоящим жигитом. Надо вам гордиться, что вырастили такого сына… - с этими словами почтальон тронул своего тихоходного гнедого. А перед мысленным взором Тойтан почему-то появилась вся семья Молдаша. И постепенно ее охватила какая-то доселе незнакомая, тяжелая тревога. Охватила и начала холодить как будто чужой, змеиной что ли, холодной кровью самую душу… Все это или слышал, или сам мысленно представлял проницательный Агадил. И сейчас, когда остались считанные часы до расставания, расставания надолго, единственным его желанием было хоть как-то утешить, успокоить сердце матери. - Апа, неспроста же поют русские об оренбургском пуховом платке. Видимо, они уж очень хорошие. Хотите, чтобы я привез такой? - спросил Агадил, коснувшись лицом лица матери. - Хотите, а? - Хочу, чтобы ты вернулся в добром здравии. Можно и без платка, душа моя. - Она, чуть улыбаясь, продолжила: - Козлиного пуха и у нас немало. А все-таки привезешь, мы накинем его на голову Айтай, невестушки нашей!.. - О, конечно же все так и будет, как вы желаете, апа. - Дай, Аллах. А… а… тот самый… - мать задумалась, с усилием старалась вспомнить кого-то. - Фу, забыла окаянного, тот, который воюет со всеми соседями, не тронет нас? - Нет, апа, - включился в разговор Нуралбай. - С ним есть у нас договор о ненападении. Ну, ты не трогай нас, а мы тебя. - А он, раз такой вояка, не нарушит ли свое слово? - Ой, апа, зачем вам голову ломать?! Ведь сам товарищ Сталин ясно сказал: войны не будет. Понятно вам теперь? - Понятно, сынок. Дай Бог, - ответила она, хотя в голосе ее все еще были слышны нотки тревоги. А тревога эта с этого момента прочно поселилась в ее душе… Дальше разговор шел о домашнем хозяйстве, на что тратить деньги, об излишке зерна, сахара, которые семья должна получать за трудодни в конце года от колхоза, не начать ли с весны стройку нового домика для будущей молодой семьи и так далее… Когда обоз приближался к аулам Кокбастау и Тегистык, две задние арбы молодежи с песней и гиканьем обогнали и поехали вперед, где дорога постепенно, с еле заметным уклоном поднималась вверх к самому Тёсу, что означает «грудь», если перевести на русский. В самом деле, широкая холмистая долина, возвышающаяся над равнинной степью кругом, напоминала чью-то сказочно громадную грудь. И на самом высоком месте ее чернела одна точка, а с приближением, постепенно увеличиваясь, превратилась в старый глинистый, во многих местах ущерб-ленный курган. Когда поравнялись с ним, Нуралбай велел Абдрашу остановить арбу. - Всем слезать, кроме апы... Я буду читать молитву, - сказал Нуралбай. Когда его приказание было выполнено, обратился к младшему брату: - Чей курган, знаешь? - А как же. Байзак-датка, - ответил Агадил. Да, этот старый курган был своего рода памятником одному из крупных предводителей казахов старшего жуза в середине ХIХ века, вождя восстания против кокандского ига. Хитрый враг, самым подлым образом заманив Байзак-датка в Шымкент, зарубил и затем выстрелил пушкой останки. А один из его жигитов, чудом спасшийся, привез только лишь мизинец народного вождя, и народ в Тёсе захоронил его, построил над ним этот курган… С тех пор прошло почти восемьдесят лет. Захватчиков, душителей свободы и других разномастных сволочей жизнь уже давно забросила на мусорную свалку истории, а к этому скромному кургану тропа народная не заросла травой. «Вот как ценят люди всех времен свою свободу и борцов за нее. И как это справедливо!» - подытожил Агадил свои мысли, когда все после молитвы направились к арбе. А он продолжал стоять, глядя на север, откуда открывалась прекрасная панорама родных мест. На самом горизонте, слегка плавая в мираже, темно-рыжей полосой лежали барханы Мойынкумов и прямо на границе темнел своими тополями аул Кокозек, а через желтую долину убранных хлебов расположился родной Карасу со множеством белых небольших домов. Кстати, они стали белыми только с прошлого года, когда Агадил мобилизовал всех комсомольцев на побелку, и за пару дней аул приобрел такой прекрасный новый вид. А вот и озеро Карасу, длинное, зеркальное, берущее начало из Тёса и тянущееся до Кокозека. На западных берегах его большое село Буденновка, за ним аулы Дихан-1 и Акжар. А вот и красавец Талас, тянущийся в западной стороне темно-синей лентой до самого горизонта, по обоим берегам его отходят девять каналов, построенных начиная с ХVIII века. Самый первый - Самбет тогана протянул прапрадед Агадила Хосы-батыр, герой казахско-джунгарской войны. А остальные - знаменитый Байзак-датка и его родня Базарбай, Торегельды, Темирбек и другие. Все они и воевали, и кормили свой народ… Потомки продолжили их дела уже по-новому, в новые времена. «Мы новый мир построим!» - таков был девиз, как пели хором они «Интернационал». В самом деле, уже построено очень много, мир меняется на глазах. Перед мысленным взором Агадила вдруг наступила ночь, и сразу в один момент над всеми аулами, расположенными по берегам Талас и Карасу, как тысячи и тысячи небесных звезд зажглись электрические лампочки, образуя отдельные звенья огромного бриллиантового ожерелья на груди края родного… «Да, мир новый построим. Построим обязательно… А пока… пока прощай, до свидания, край мой родной!..» Окрыленный и взволнованный этими мыслями, с учащенным сердцебиением Агадил повернулся и шагнул вперед. Но тогда ни он сам, ни его родные и друзья, провожающие его, не знали, что этим он сделает шаг не только в сторону города Джамбула для отправки в армию, но и в вечную славу и бессмертие через… смерть. *** Самая великая и кровопролитная война в истории человечества, охватившая всю Европу, Северную Африку и Восточную Азию, к концу 1943 года, казалось, как будто бы прошла свой апогей. Но тем не менее еще больше, в невиданном доселе масштабе усилился ее огневой смерч. Усилили его советские вооруженные силы в связи с принятием Верховным Главнокомандованием весной 1944 года окончательного решения о проведении летней кампании и Белорусской операции, которая получила кодовое название «Багратион». Ставилась стратегическая задача силами четырех фронтов разгромить группу армий «Центр» врага. А решение этой задачи дало бы возможность изгнать фашистов из всей белорусской земли и восточной части Польши. Начинавшаяся после тщательной подготовки операция «Багратион» охватила огромную территорию - более 1200 километров по фронту и до 600 километров в глубину. В этих огненных просторах, где приходилось сталкиваться в ожесточенном сражении с миллионной армией врага, главным было все же Минское направление, на острие которого находился 2-й Белорусский фронт и в числе других его 31-я армия. В 628-м Краснознаменном полку 174-й Борисовской Краснознаменной стрелковой дивизии этой армии воевал и Агадил Суханбаев. Начинавший службу в сибирском городе Томске в относительно мирное время, осенью 1940 года он встретил войну опытным, закаленным бойцом и за все эти годы с честью и достоинством прошел все перипетии судьбы солдата лихолетья. Но он уже не был улыбчивым, жизнерадостным комсомольским вожаком аула. Стал взрослым мужчиной крупного телосложения, со сдержанным характером, если не сказать угрюмым. Нет, он не стал таковым, хотя его доброе лицо несколько изменилось, приобретя некоторые строгие, жесткие черты. Среди коротко стриженных черных волос по-воровски появились и преждевременные седые… да, нелегко давалась и ему, командиру отделения второй роты первого батальона, фронтовая жизнь. Дождь и снег, мороз и жара, трупный смрад, мокрые и холодные окопы и траншеи, словом, вся «прелесть» войны, не говоря уже о постоянно ищущей тебя через вражеские пули и осколки бомб, снарядов смерти и вызванном ими страхе… Помнится, что когда однажды самый молодой в отделении белорусский паренек Миша Лобацевич спросил: «Вы не боитесь?», ему пришлось на вопрос ответить вопросом: «Ты, Миша, неужели меня считаешь бездушным, а?..» Страх… это одно дело… придет и уйдет, в зависимости от обстоятельств. А вот к смерти Агадил никак не мог привыкнуть. Только что разговаривавший, смеявшийся, евший из котелка кашу однополчанин вдруг… ляжет штабелем в братской могиле или в лучшем случае станет отдельным свежим холмиком с красной звездой… Такие смерти, хотя понимал чудовищную закономерность их, он особенно тяжело переживал, когда солдаты из их части несколько раз оказались в окружении и в плену у врага из-за контузии. Кроме множества горестных случаев и нерешенности вопроса жизни или смерти, была бесконечно тягостной невозможность передать весточку о себе хоть одним словом матери, родным и Айтай… Он всем своим существом остро ощущал их душевные муки, порожденные ежеминутным ожиданием, слабым факелом которого являлась еле дышащая надежда… И… и огромное счастье, если можно назвать на полях брани что-то счастьем, Агадилу выпало сравнительно недавно. Он смог отправить письма в родной аул. Ах, как он обрадовался, получив первое ответное письмо от Айтай! Оно подарило ему многие добрые вести… и любовь желанную. Агадил десятки раз между боями читал письмо и нередко нюхал его, как будто мог услышать запах родного аулиеатинского края и Айтай… Он воспрянул духом, несмотря ни на что!.. Между тем операция «Багратион» шла успешно. К концу дня 3 июля гитлеровская 4-я армия, удержавшая Минск, почти полностью была разгромлена с пленением более 100 тысяч человек боевого состава. Столица Белоруссии освобождена. Но все ее постройки, мосты, парки, театры лежали в руинах. На месте жилых кварталов остались пустыри, покрытые обломками. Если среди тысяч и тысяч жителей были люди, которые со слезами на глазах искренне радовались, то они - пожилые родители Михаила Лобацевича. Случилось так, что в числе стрелковых частей и соединения, следовавших за 5-й танковой гвардейской армией маршала бронетанковых войск Ротмистрова, которая вошла в Минск с севера, оказался и 628-й полк. После изгнания врага он расположился на самой западной окраине города. Тут-то и прибежал к Агадилу покрасневший от волнения Лобацевич. «Товарищ командир, - обратился он, - наш дом в метрах двухстах отсюда. Разрешите мне сбегать?» Приятно удивленный Суханбаев с разрешения комвзвода и весь состав отделения следовали за Михаилом. А отделение было настоящим интернационалом: казах, украинец, русский, татарин, узбек, киргиз и белорус. «Если родные Лобацевича живы и здоровы, то поздравим, если… что-то страшное, то поддержим молодого бойца», - думал Агадил. К счастью, пожилые, страшно похудевшие мать и отец оказались живыми, и их нашли в полуразрушенном, пропахшем гарью и порохом маленьком домике с палисадником. Не было границ радости Лобацевичей. Когда все немножко успокоились, седовласая женщина слабым дрожащим голосом обратилась к Агадилу: «Спасибо, сынок, за нашего Мишу, его поберегли!.. А у вас есть родители и где они?» «Есть мать. Она в Казахстане, мамаша», - ответил Агадил. «Ой, как вы издалека пришли, чтобы спасти нас! Матери передайте нашу благодарность, пожалуйста…» Глубоко взволнованные этой неожиданной, необыкновенной встречей, похожей на домашний уют, с тоской вспомнившие своих же родных, бойцы славно накормили родителей Миши и даже не забыли про «наркомовские»… Агадил воспринял эту счастливую встречу как отблеск конца той страшной трагедии, в которой оказались миллионы людей, и еще как доброе знамение, предвестник своей встречи с дорогими своими… Но вскоре, через пару дней временной передышки между боями, пришел конец его приподнятому настроению. Пришел он с письмом друга, бывшего уже пулеметчика Сулеймена Шильдебаева, который после Курско-Орловской дуги вернулся домой хромым, инвалидом. Сообщил он страшную весть: погибли уже около тридцати аулчан, в их числе друзья его командир орудия Ашим Бекбосынов, помкомвзвода Бекжасар Жумагулов, сапер Есиркеп Казахбаев, кавалерист Абдиман Тольбасов и дяди их всех, бывшие председатели колхоза Байсак Тойбеков и Копбосын Капалбаев. Резко сжималось сердце, начало гореть все внутри. Жгло. Сжигало потрясающее горе от потери, страшное желание мести и беспредельная ненависть к врагам - все вместе образовало какую-то адскую смесь. Особенно ненависть, которая разрасталась, как вулканический выброс. Такое чувство у Агадила до его первого видения смерти солдата-товарища и сожженной дотла деревни, повешенных на виселицах в нем попросту отсутствовало. Было, правда, иногда презрение. Презирал он больше всего несправедливость, независимо от кого бы она ни исходила. Случалось, хотя изредка, работать и навести порядок кулаками, особенно в интернате, где когда более сильные обижали слабых… Но все это оказывается ерундой в сравнении с нынешней ненавистью… Вот, например, на днях возле их позиции произошла быстротечная схватка. Откуда ни возьмись неожиданно появились вражеские солдаты с полвзвода, и завязалась перестрелка. Неприятель не выдержал, начали бежать. А один, поворачиваясь, стал поднимать обе руки. Но Агадил вместо того, чтобы снять указательный палец со спускового крючка своего автомата, еще крепче нажал. Нажал так, что полдиска патронов вместил в грудь того рослого громадного солдата в сером мундире… Ему будто чудилось, что это он, именно он - убийца его друзей-сородичей… О своих чувствах и размышлениях Агадил наиболее пространно писал Айтай, считая нужным, чтобы она, двадцатидвухлетняя девушка-коммунистка, недавно избранная парторгом колхоза, больше знала о фронтовых делах, жизни бойцов и не ограничивалась газетными, совинформовскими сухими материалами… Опрокинутые из района Минска германские войска хотя и пытались оказать сопротивление на отдельных направлениях, отходили по всему фронту на Шауляй, Каунас, Гродно, Белосток, Брест. Учитывая все последние изменения в театре военных действий 4 июля, Ставка Верховного Главнокомандования приказала продолжать наступление после необходимой срочной подготовки. 2-му Белорусскому фронту поставлена задача - освободить Новогрудок, Гродно, Белосток. На долю 31-й армии выпала честь освободить старинный город Гродно, являющийся и крупным железнодорожным узлом. Как донесли армейская разведка и партизаны, враг тоже отчаянно старался удержаться на нем. Мобилизуя все резервы и даже хозяйственные, санитарные части, спешно соорудил укрепления. Но несмотря на все это, советские соединения метнулись в сторону Гродно как красная стрела, у одного из них, наподобие наконечника, был 628-й Краснознаменный, после освобождения города названным Гродненским, полк. А в нем к вечеру 16 июля черту города первыми перешагнули автоматчики отделения Суханбаева, в ходе боя захватив два орудия противника, уничтожая все расчеты, также подавив несколько огневых точек на мосту через Неман. Это их обнимали и целовали первыми освобожденные от фашистского ига гродненцы. Их радость какими-то незримыми волнами переходила и в сердце Агадила. Но он в те часы, испытывая счастье воина-победителя, никак не знал, что полному не только ненавистью к врагам, но и любви ко всему белому свету, сердцу его биться оставалось ровно две недели… *** 31 июля 1944 года. На закате солнца 30 июля Агадил со своими бойцами, преследуя врага, вышел из гущи Августовских лесов и оказался на небольшой поляне. А там, увидев истлевший указатель, в котором на латинском написано «Стежельцовизне - 2 км», Агадил заорал от радостного волнения: - Товарищи, орлы мои! Мы на польской границе! Мы освободили нашу советскую Родину! Разгоряченные от недавнего боя бойцы, даже некоторые раненые, без приказания салютовали, обнимались друг с другом со слезами на глазах… «Под утро поступил приказ о том, чтобы выбить противника из деревушки. По моему приказанию Агадил со своим отделением продвигается быстро по ржи во фланг противника. Вот он уже приблизился к врагу и быстро, внезапно контратакует его. Фашисты не ожидали и стали отходить. Используя успех Суханбаева, рота поднялась вперед и контратаковала противника. Под ударом наших враг был опрокинут. В отместку противник начал бомбить наши передовые позиции. После бомбежки пускает танки и пехоту. Ему удалось потеснить наши два подразделения. Моя рота остается одна на своем месте, а противник все нажимает и нажимает. Командир батальона приказывает контратаковать врага. Пошли в атаку. Агадил и здесь показывает себя героем, своим автоматом он метко косит фрицев, идущих за танками. Но противнику удается потеснить нас. Мы отходим на новый рубеж. Уже стало светать. Здесь мы пополнили боеприпасы. Вскоре начинается снова бой. Агадил первым врывается в траншею врага со своим отделением. Используя его успех, рота восстанавливает положение. Подошло подкрепление. Снова начинается бой. Противник откатывается. Занимаем исходные положения для нового наступления у озера. Получаю задачу формировать озеро первым. Агадил первым заготовил плоты для отделения. Ждет сигнала. Начинаем форсировать. Агадил подводит отделение к озеру, спускает плоты на воду и дает команду: - На плоты, оружие держать наготове. Сам садится с пулеметным расчетом в лодку. Когда достигли середины озера, противник начал обстреливать из пулеметов и артиллерии. Агадил командует: - Сосредоточить огонь по пулемету противника. Пулемет врага замолчал. Пользуясь успехом Суханбаева, переправляется вся рота. Наша рота принимает бой и ведет его с упорством до тех пор, пока не переправилась вся часть. Вскоре подошли к деревне Стежельцовизне… Полк по тревоге поднялся на марш. Агадил снова впереди. Вскоре настигли врага. Он обстрелял наши подразделения. Полк развернулся для боя. Прошла быстрая схватка, и противник был выбит на противоположный берег ручья, мы не заняли выгодные позиции. Я получаю задачу переправляться через ручей и разведать силу и технику противника. Посылаю Агадила с отделением выполнить эту задачу. Агадил полностью выполнил поставленную задачу. Прошло немного времени - получаю новую задачу. Она состояла в том, чтобы переправиться первым, завязать бой и дать возможность переправиться всему полку. Рота стала переправляться. Суханбаев переправился первым. Противник сосредотачивает сильный пулеметный и минометный огонь. Рота переправилась, невзирая на действия противника. Завязался бой, правый фланг имеет успех, потому что действовал, умело используя кусты. Агадил не имеет успеха. Он действовал на открытой местности, на левом фланге. Агадил три раза поднимал отделение в атаку, но пулемет противника не давал возможности продвинуться. Вот Агадил еще раз командует: - Встать, броском вперед!.. И сам первым устремился на врага. В этот момент его ранило в левую руку, он берет гранату, вытаскивает чеку зубами и бросает гранату. Граната ударяется о дерево. Пулемет врага продолжает работать. Он берет вторую гранату. Его ранило во вторую руку - в правую. Граната упала к ногам. Агадил уже вплотную приблизился к вражескому пулемету. Здесь он не стал задумываться. Он бросается на вражеский пулемет. Только и услышали дошедшие слова: - За Ро-одину… …Когда бой стих, нашли и Агадила. Он лежал на пулемете…» Так вспоминал позднее командир второй роты старший лейтенант Петр Корсаков. А тогда целый день бились наши бойцы с хорошо укрепленным врагом под громогласный клич: - За Родину! За Сталина! За Суханбаева! Вечером хоронили немало павших бойцов, среди них и Агадила, в большой братской могиле. После троекратного ночного салюта задул сильный западный ветер, зашумел израненный артиллерийским огнем и бомбовыми ударами Августовский лес. Затем, омывая кровь и пот солдат, пошел обильный теплый дождь. Теплый до того, что очень напоминал слезы людские… Так закончил свой двадцатичетырехлетний жизненный путь наш Агадил-ага, как некоторые звезды заканчивают путь свой в один миг, расчертив половину небосвода… Спустя неделю в полк поступил приказ командующего 31-й армией генерал-полковника Глаголева. В нем говорилось, что героя Суханбаева надо перезахоронить в ближайшем советском городе. Этим городом оказался Друскининкай Литвы, расположенный в десяти километрах от польской границы на берегу Немана. Со всеми воинскими почестями совершен траурный торжественный ритуал. Перед строем полка Михаилу Лобацевичу был вручен агадиловский автомат ППШ за № 2811, и он поклялся бить врага, как Агадил. Солдат сдержал свое слово: дошел до Берлина, и автомат-талисман последний раз выстрелил 1 мая 1945 года. Но… но в тот же день погиб и сам Михаил, младший белорусский брат казаха Агадила. А автомат как реликвию поставили в Центральном музее Вооруженных Сил СССР, в суханбаевском уголке. (Он и ныне там, хотя в конце 90-х годов я, будучи депутатом Парламента РК, дважды обращался к начальнику музея о передаче этого оружия в Казахстан. - А. Б.). 28 марта 1945 года Указом Президиума Верховного Совета СССР Агадилу посмертно присвоено высшее звание Героя Советского Союза. А родной народ оценил его подвиг раньше, чем высший орган государства: сразу после гибели его колхоз «Карасу» и школа, где он учился, стали носить имя Суханбаева. Чуть позже гродненцы назвали одну из главных улиц его именем, в Друскининкае открыли маленький музей. Затем улицы в Джамбуле, Алма-Ате, Михайловке… Его имя в устах тысяч людей стало постепенно нарицательным. А Тойтан-апа до самой кончины не верила в смерть своего любимого сына. Она ждала. Ждала великим материнским сердцем… А оно, видимо, создано Всевышним так, чтобы у матерей не было никогда мертвых детей… *** 31 июля1974 года. Литва, Друскининкай. Воинское кладбище на восточном берегу маленького красивого озерца Друсконис. Могила Агадила-ага покрыта густорастущими огненно-красными цветами. На гранитной плите, что у изголовья, надпись: «Герой Советского Союза Агадил Суханбаев. 1920 -1944 гг.». Пришедшие сюда в сопровождении местных партийно-советских работников, мы - это ветеран войны Умирали-ага Биторсыков, парторг Михайловского кирпичного завода Валентина Романенко, замредактора Свердловской райгазеты Кабылбек Кулаисов и я, молодой тогда еще журналист, завотделом областной газеты «Енбек туы» - специальная делегация, направленная специально в связи с 30-летием подвига Суханбаева, чтобы возложить венок, насыпать на могилу горсть земли, взятой из могилы Тойтан-апа. Я подумал, что вот и соединились мать и сын, ждавшие живыми и мертвыми этой встречи ровно тридцать лет!.. Глаза затуманились… Мне казалось, что я из взрослого мужчины каким-то чудом превращаюсь в малыша, которого часто носили на руках как старший брат Ашим, так и Агадил-ага, часто приходивший в дом своего друга-сородича. И я начал мысленно разговаривать с ним: «Вы же, ага, перед уходом в армию, как позже передавала мать моя Теберик, поцеловав в лоб меня, спавшего малыша, благословили: «Будь большим, жигитом, дорогой!» Вот и я пришел к вам, чтобы поклониться, дядя мой родненький!.. Вы слышите меня?.. Или… или вы «превратились в белых журавлей»?.. Вы же после ранения обеих рук могли спастись и со спокойной совестью, с чувством исполненного долга возвратиться в родные края. Разве мало вернувшихся безногих, с одной рукой, покалеченных, изуродованных? Их не бранят, а уважают. Да и вы могли вернуться, жениться на своей невесте - луноликой Айтай, которая ненамного пережила вас, и иметь детей, трудиться по возможности… Но вы поступили в тот ужасно критический момент по-иному. Почему? Что тогда озарило, как молния, ваше сознание, вашу душу и, наконец, ваше пламенное сердце, которое через секунды изрешетили пули крупнокалиберного пулемета врага? Любовь к Родине? Вполне возможно… Спасение жизней своих соратников? Тоже возможно… Желание отомстить за себя самого? Не исключено… Чувство чести и достоинства? Должно быть… Героическая традиция предков? Обязательно… Да, все эти чувства и качества присутствовали у вас. И они, сгруппировавшись в тот момент, подсказали, возможно, и приказали избрать смерть, а не жизнь… Но благодарный народ вашу смерть давно уже превратил в бессмертие, Агадил-ага!..» Слезы упали на горсть темной песчанистой земли, которую я начал брать из могилы и сыпать в мешочек, чтобы потом смешать с землей могилы Тойтан-апа… *** 31 июля 2004 года. 60 лет со дня гибели Агадила-ага. Перед утренним чаем читал суру «Ихлас» из священного Корана, посвящая ее духу героя. Затем, дозвонившись до акима области Борибая Жексембина, как экс-депутат Парламента, просил аудиенции. Он не отказал. - Сегодня ровно 60 лет со дня гибели Агадила Суханбаева… - сказав это, я замолчал. - Да, знаю. Пусть земля будет пухом герою, - быстро ответил аким. - Тогда… тогда давайте еще больше поэксплуатируем его, - несколько шутливым тоном сказал я. - Ка-ак? Каким образом?.. - крайне удивленным взглядом впился в меня Борибай Бикожаевич, хотя на лице была заметна блуждающая улыбка. - В деле патриотического воспитания молодежи, да и всех. Сказав это, я изложил основную мысль: накануне 60-летия Победы было бы хорошо поставить на площадке у горвоенкомата памятник Суханбаеву, показавшему образец героизма в защите Родины. Модель скульптуры, изготовленной Сейткеримом Момышем, очень трогательна, заставит любого задуматься. Такое произведение будет обязательно «работать». Во-вторых, соорудить памятник такого рода - долг нынешнего поколения… Аким, внимательно выслушав меня, сказал коротко: - Убедили. Будем заниматься, - и сделал какие-то записи в свою толстую рабочую тетрадь… Памятник Герою Советского Союза А. Суханбаеву 30 апреля 2005 года в торжественной обстановке открыл Президент Республики Казахстан Н. Назарбаев. *** 31 июля 2014 года. День памяти Агадила-ага. 70 лет, как его нет на этом безграничном белом свете… Доброй традицией общественности города Тараза стало в этот день собираться