Прямая речь

Личная жизнь Турара Рыскулова и его окружение

Жизнь и деятельность Турара Рыскулова — видного советского государственного деятеля, председателя Мусульманского бюро Туркестанской Коммунистической партии, Центрального исполнительного комитета и Совета народных комиссаров Туркестанской АССР, Полпреда Коминтерна в Монголии — давно занимает умы ученых и писателей. Недавно мы нашли адрес его внука Владимира Рыскулова, проживающего в настоящее время в Москве, и попросили рассказать о своем знаменитом дедушке. Владимир Владимирович любезно предоставил серию собственных статей о Т. Рыскулове. Сегодня Жамбылская областная газета «Знамя труда» начинает их публиковать. 

Долгие годы личная жизнь Турара Рыскулова замалчивалась, поэтому о ней стоит рассказать отдельно. В советское время и даже в 90-е годы исследователи жизни и деятельности Т. Рыскулова упоминали только об одной его жене —
Азизе Тубековне Исенгуловой (уроженка г. Джаркента, наполовину казашка, наполовину татарка), на которой он женился 24 октября 1932 года и которая родила ему двух дочерей — в 1933 году Сауле (доктор биологических наук, академик Международной академии информатизации, проживала в Алматы, умерла в 2013 году) и в 1937 году Риду (окончила институт иностранных языков, проживала в Москве, умерла в 2009 году). На самом деле она была его четвертой и последней женой.

Первой женой Т. Рыскулова была дочь почетного статского советника в Ташкенте Алексея Ивановича Ильинского (родилась в 1854 году) и падчерица бывшего генерал-губернатора Ташкента Владимира Павловича Колосовского Татьяна Алексеевна Ильинская (1903 — 1980 гг.). Их сын Александр (Искандер) при разводе остался с отцом и бабушкой Варварой Валерьяновной Колосовской. Позже Татьяна вышла замуж за военного интенданта Григория Семеновича Уманского (арестован в 1939 году, репрессирован), с которым жила в Краснодаре.

Вторая жена Рыскулова — моя бабушка Надежда Константиновна Пушкарева (1902 — 1976 гг.). Она приехала в Ташкент из Сибири. В то время у нее умер отец, и мать Пушкарева (в девичестве
Костырко) Ольга Федоровна (1868 — 1940 гг.) осталась с тремя дочерьми — Надеждой, Татьяной и Ольгой. Они жили в г. Каинске Томской губернии. Было это в гражданскую войну, в город входили то белые, то красные. Бабушка рассказывала мне, как однажды они спрятали у себя красного командира, и после того как город освободили от белых, он привез им в знак благодарности телегу дров. Вскоре, спасаясь от голода, они уехали в Ташкент. Там Надежда Константиновна познакомилась с Тураром Рыскуловым, который случайно оказался с ней на лечении в местной больнице. В 1924 году они (дед, бабушка, Варвара Валерьяновна и Александр) переехали в Москву и поселились в гостинице люкс на Тверской, затем на улице Маркса, в доме, находившемся поблизости от библиотеки имени Ленина. В этот период они познакомились с Георгием Димитровым, Пальмиро Микеле Никола Тольятти, Морисом Торезом, Верой Фигнер и другими деятелями Коминтерна.

Близкими знакомыми Надежды Константиновны были семьи Красиных и Сажиных (М. П. Сажин, 1845 — 1934 гг., участник Парижской Коммуны 1871 г.), народник
Н. А. Морозов (1854 — 1946 гг.), семья заместителя председателя ВЧК Я. Х. Петерса (1886 — 1938 гг.), математик С. Л. Соболев (1908 — 1989 гг.), ставший в возрасте 31 года самым молодым академиком Академии наук СССР (1939 г.). Долгое время она переписывалась с солисткой Большого театра М. П. Максаковой (1902 — 1974 гг.). Другом семьи Надежды Константиновны был поэт-акмеист Сергей Городецкий (1884 — 1967 гг.), который подарил ее дочери Софии (1923 — 1998 гг.) альбом со своими рисунками и стихами, названный им «Побасеночки для Сонечки». В 1925 году, во время I Московского международного турнира, сопровождавшегося настоящей «шахматной лихорадкой» в стране, моя бабушка познакомилась с выдающимся чехословацким гроссмейстером Рихардом Рети (1889 — 1929 гг.), который женился на 17-летней дочери поэта Сергея Городецкого —
Рогнеде, но через четыре года в возрасте 40 лет скоропостижно скончался от скарлатины. Позже, когда Надежда Константиновна уже рассталась с дедушкой, к ней сватался будущий маршал Г. И. Кулик (1890 — 1950 гг.), после войны расстрелянный Сталиным, а также советский историк и дипломат, один из создателей компартии Великобритании Ф. А. Ротштейн (1871 — 1953 гг.).

Моя мать Рыскулова Майя Тураровна, брошенная третьей женой деда Верой Ивановной Дергачевой (в замужестве Мордовской) (1906 — 1986 гг.) и взятая им, как и Александр, в семью четвертой жены Азизы Тубековны, часто бывала с отцом у Надежды Константиновны, но не знала, что она его бывшая жена. В 1939 году она, предварительно обратившись с письмом к Н. К. Крупской, забрала мою мать из детдома и удочерила. Дед, когда они жили на даче в Клязьме, всегда бывал на даче Надежды Константиновны в Тарасовке, интересовался ее здоровьем и здоровьем их дочери Софии Тураровны. Он очень заботился о семье Надежды Константиновны, в том числе о ее сестре Ольге (1896 — 1986 гг.) и ее муже Джаганше (Джанше) Досмухамедове, которым он помог устроиться в Москве.

Муж второй сестры, Татьяны Константиновны (1900 — 1932 гг.), латыш Август Иванович Поднек (1895 — 1938 гг.), вступил в партию большевиков еще в 1913 году, в 1915 — 1917 годах находился на каторге, член ЦИК СССР, занимал руководящие должности в Нижнем Новгороде, Барнауле, Архангельске, Орле, председатель организационного бюро Северо-Восточной области (назначен постановлением Президиума ВЦИК, 1924 — 26 гг.), начальник Главного управления водного хозяйства Средней Азии и Казахской АССР, председатель Казахстанского Крайплана, член Госплана СССР, президиума Госплана РСФСР и правления Госбанка, был арестован в 1937 году в Иркутской области (с 1933 года занимал должность 1-го заместителя председателя Восточно-Сибирского крайисполкома) и расстрелян. Реабилитирован 2 июля 1958 года определением Военной коллегии Верховного Суда СССР (3). Сама Татьяна умерла молодой от лейкемии в Ялте.

Особенно трагично сложилась судьба сына
Т. Рыскулова Александра. В момент ареста отца он окончил 10-й класс, ходил на Лубянку, справляясь о нем, и тем самым наверняка привлек к себе внимание НКВД. Его арестовали, заключили в лагерь под Архангельском (Онеглаг), где он получил скоротечный туберкулез. Шурика отпустили домой. Моя мать видела его перед смертью в 1940 году. Он был в полном сознании, ласково разговаривал с нею. Ему было всего 20 лет.

Таким образом, три моих деда расстреляны, погиб дядя и пострадала после войны моя мать Рыскулова Майя Тураровна, прошедшая Лубянку, Бутырку, Свердловскую и Карагандинскую тюрьмы и затем пятилетнюю ссылку в Караганде, Каркаралинске и Темиртау, из которой она вернулась в Москву только после смерти Иосифа Сталина.

Женившись на Азизе Тубековне, Турар Рыскулов собрал в своем доме и детей от двух других женщин, Александра и Майю, мою мать. В целом его поведение свидетельствовало не только о его женолюбии, но и о чадолюбии. Даже свое последнее письмо, опубликованное в казахстанской периодике, в частности в статье Н. Джагфарова и В. Осипова «Приговор был исполнен немедленно», а также в последней (о деде) книге В. Устинова и, наконец, в трехтомнике Рыскулова, он адресовал дочери Надежды Константиновны Софии, дважды упомянув и своего сына от Татьяны Алексеевны Ильинской — Шурика (Александра, или Искандера): «Дорогая моя доченька Сонечка!

Шлю тебе и маме привет. Как твое здоровье, и как ты окончила учебу? Шурик, наверное, передал вам обо мне. Не беспокойся, доченька. Все, что партия делает, правильно делает. Я здоров.

Будь умницей, учись как следует. Конечно, у вас материально складывается дело плохо. Помочь я пока не могу. Но как-нибудь потерпите и находите выход.

Сонечка! Хотелось бы, чтобы ты не бросила муз. школу. Хотя трудно будет вам оплачивать прокат музык. инструмента. Но пока не сдавайтесь. Очень жаль, что приходится быть тебе в городе и воспользоваться [нельзя] загородным воздухом. Но, дети мои, остальные ведь в том же положении. Ничего, тысячи детей и людей живут в городе. Но все-таки пусть мама тебя почаще водит на воздух, в парки. В общем, дома не следует закапываться. Как у нее дела? Здоровье очень уж плохое было. Устроилась ли она на другую службу?

Ты напиши мне подробное письмо, но, конечно, без лишних слов о домашнем быте. Адрес: Наркомвнудел СССР, комната 590а, тов. Нейману Б. И., а он прочтет и даст мне. Так что на конверте только его имя пиши.

Напиши о твоих отметках по экзамену в школе, также по музык. школе. Еще вот. Перед отпуском, когда я у вас был, я забрал машинку для стрижки. Так что если Селезнев спросит, скажешь, что я забрал машинку.

Видайтесь с Шуриком братом.

Ну, желаю всего хорошего и привет маме.

I.VII. Папа».

Публикуя это письмо, указанные нами авторы, а также составители трехтомника Рыскулова стыдливо умалчивают о том, чьи дети Сонечка и Шурик. Может, даже сложится впечатление, что они дети Азизы Тубековны и Турар Рыскулов просит передать привет ей, а не Надежде Константиновне. В. М. Устинов в своей книге, явно ориентированной на казахского читателя, вообще конец письма, где Шурик назван братом Софии Тураровны, намеренно опустил.

Очень многое в письме нужно читать «между строк». И о нужде (Надежду Константиновну, которая работала машинисткой в Институте истории и философии на Волхонке, как только узнали, что ее бывшего мужа арестовали, тут же уволили с работы), и о здоровье, и о беспросветности, а главное — о любви к дочери, об отцовской заботе и тревоге о будущем, которого у Рыскулова, увы, уже не было. Очевидно, письмо, точнее его копию, разрешили передать после вынужденного признания своей «вины». Подлинник же его был передан Комитетом национальной безопасности Республики Казахстан Сауле Тураровне лишь в апреле 1994 года.

Но все же надо отдать должное, что, официально замалчивая о двух дочерях Рыскулова — Софии и Майе, казахи не забывали о них. Постоянное представительство Казахской ССР в Москве с помощью первого секретаря ЦК КП Казахстана
Д. А. Кунаева предоставило им отдельные квартиры, а мне, студенту Института стран Азии и Африки при МГУ, даже несколько раз оказывало материальную помощь наравне со студентами-казахами.

Моя родная бабушка Вера Ивановна Дергачева (1908 — 1986 гг.) (о родстве с ней я узнал лишь после смерти Надежды Константиновны, когда уже был студентом второго курса) вышла замуж за генерала царской армии Леонтия Михайловича Мордовского (умер в 1957 году), красавца, сына русского генерала и японки, на которой тот женился, будучи в плену после поражения русской армии в войне против Японии 1904 — 1905 годов. В советское время ее муж, окончивший Пажеский корпус, из выпускников которого после революции, по его рассказам, большевики расстреляли перед строем каждого второго, был обыкновенным агрономом. Дед жил с Верой Ивановной три-четыре года. У нее был чудный голос. Училась она в консерватории у сестры Барсовой. Играла на фортепьяно и до конца своих дней в Дорохово преподавала музыку. По свидетельству персонального пенсионера республиканского значения Бекта Иманбаевича Байганаева (родился в 1905 году), который, будучи в то время студентом, долгое время (с 1926 года) жил у Турара Рыскулова, дед, будучи в отъезде, поручил ему забрать Веру Ивановну с девятидневной Майей из роддома имени Семашко на площади Ногина. Вера Ивановна вышла, положила дочь на заднее сиденье правительственного «линкольна» деда и скрылась. Студент-казах привез Майю домой и попытался накормить ее… селедкой, потому что ничего больше не нашел. Вернувшись в Москву, дед устроил мою мать в Подмосковье на воспитание одной пожилой семьи, у которой была корова. Эта семья назвала ее Розой. Через год Байганаев поехал к ним и забрал ребенка, которого они не хотели отдавать. Даже справку из роддома оставили себе. Дед назвал мою мать Майей в честь Первого мая, дня, в который она родилась (поначалу ее имя так и писалось — Мая, как, впрочем, принято в Казахстане). Впоследствии сразу после войны ей определили возраст по зубам — 1929 год, но, по свидетельству Веры Ивановны, она родилась на год позже (умерла в 2013 году). О существовании настоящей матери Майя Тураровна узнала лишь в 1948 году и поехала навестить ее в г. Молотов (Пермь). От этой встречи у нее остались воспоминания о том, как ночью она проснулась от шума пожара в соседнем доме и муж Веры Ивановны, бывший на 30 лет ее старше, стал душить новоявленную дочь… Справедливости ради надо сказать, что Вера Ивановна предлагала ей остаться у них, окончить школу, и даже ее муж заставлял Майю называть свою жену мамой, но после такого акта агрессии она немедленно вернулась в Москву.

После ареста деда его третья жена Азиза Тубековна (1911 — 1988 гг.), ожидая ареста, передала на хранение дорогие ковры и посуду своей подруге — некоей Крохиной, которая их присвоила, сказав, что посуда вся побилась, а ковры съела моль. Факт этот вполне обычный для того времени и неудивительный, если бы эта Крохина не была женой… поэта Г. А. Эль-Регистана, одного из авторов текста Гимна Советского Союза. В 1938 году Азиза Тубековна, ее мать Арифа Атаульевна (1887 —
1945 гг.) и брат Шамиль Тубекович, работавший шофером транспортного отдела ЦИК СССР и ВЦИК, были арестованы, а моя мать попала в один детдом с дочерью Азизы Тубековны, Сауле Тураровной, вначале в Москве, потом на Украине, в Одесской области (Дубчанский детский городок). Они жутко голодали. Сауле болела золотухой, и по ночам крысы объедали корки с ее головы. Потом они обе заразились чесоткой, их поместили в клетку голыми и лечили, обмазывая тело дегтем. Сауле до сих пор вспоминает, как моя мать, которая выздоровела раньше, просовывала ей печенье через прутья клетки. Дети вообще часто старались подработать на кухне, чтобы получить взамен яблоко, галушки или еще какую-нибудь нехитрую еду. Второй класс Майя окончила на отлично, причем на украинском языке. Потом написала Надежде Константиновне. Вскоре та удочерила ее. А Сауле из детдома забрала Саида Алиевна Исенгулова, жена брата Азизы Тубековны Рашида. Вторая дочь Азизы Тубековны Рида родилась после ареста отца. До трех лет жила с матерью в тюрьме, еще три года не разговаривала, затем была отправлена в Осакаровский детдом. Мать Азизы Тубековны, Арифа Атаульевна, осужденная как член семьи изменника Родины и по обвинению в контрреволюционных преступлениях, из лагеря не вернулась (умерла в 1945 году). Ее дочь, которая была посажена в Бутырскую тюрьму и приговорена 9 апреля 1938 года ОСО при НКВД СССР как член семьи изменника Родины к восьми годам ИТЛ, отбывая меру наказания в почтовом ящике № Р-246, работала с 29 мая 1938 года по 9 апреля 1946 года в качестве ветврача подразделения (Акмолинский лагерь жен изменников Родины — АЛЖИР), затем также ветврачом в Карагандинском исправительно-трудовом лагере. Впоследствии Азиза Тубековна, Арифа Атаульевна (посмертно), Шамиль Тубекович и двоюродный брат Т. Рыскулова Оразбай Молдабеков (посмертно) были реабилитированы. Так же, как и моя мать, Майя Тураровна Рыскулова, арестованная 10 ноября 1949 года. Наше «гуманное» правительство выплатило четырем дочерям Рыскулова и Азизе Тубековне пособие в размере двух его месячных окладов — всего 800 рублей. Кстати, в 1956 году в ответ на запрос Военной коллегии Верховного Суда СССР компетентные органы сообщили, что «имущество у Рыскулова Турара Рыскуловича не конфисковывалось», только непонятно, куда это имущество делось.

Еще одна дочь Т. Рыскулова, тоже Майя, в 90-е годы приезжала в Москву с делегацией из Монголии, звонила моей матери, но та отказалась встречаться с ней.

Таким образом, у моего деда было пять дочерей и один сын. Даже будучи женатым на Азизе Тубековне и вплоть до ареста навещая Надежду Константиновну, он хотел развестись и сочетаться браком с известной в то время опереточной актрисой Региной Лазаревой (1899 — 1980 гг.). Женолюбию его не было предела. Пишу это не в упрек. Хорошо, что он оставил после себя такое многочисленное потомство, воплотив себя в детях, внуках и правнуках.

Во избежание путаницы, которая может возникнуть при изучении хитросплетений нашей семьи, чем-то напоминающих сюжеты индийских фильмов, кратко напомним о женах Турара Рыскулова, их родителях, детях и внуках. Итак, первая жена — Татьяна Алексеевна, дочь почетного статского советника в городе Ташкенте Алексея Ивановича Ильинского и Варвары Валерьяновны Колосовской, падчерица генерал-губернатора (начальника) города Ташкента Владимира Павловича Колосовского, затем в замужестве за военным интендантом Григорием Семеновичем Уманским. Сын — Александр (Искандер).

Вторая жена — Надежда Константиновна, дочь Ольги Федоровны Пушкаревой (в девичестве Костырко). Дочь — София, приемная дочь — Майя (от Веры Ивановны Дергачевой). Сестры — Ольга (в мусульманстве Заира, замужем за Джаганшой Досмухамедовым, затем за его племянником Хадисом на 14 лет ее моложе) и Татьяна (замужем за Августом Ивановичем Поднеком). Детей у них не было.

Третья жена — Вера Ивановна, дочь Ивана Ивановича Дергачева и Натальи Ивановны Ветлугиной, затем в замужестве за генералом царской армии Леонтием Михайловичем Мордовским. Дочь — Майя (брошена матерью). У Майи дочь Юлия и сын Владимир.

Четвертая жена — Азиза Тубековна, дочь Арифы Атаульевны Исенгуловой. Дочери — Сауле и Рида. Братья — Шамиль, Рашид. Сестра — Надя. У Сауле сын Заур, у Риды — дочь Адель и сын Турар (умер в 1998 году).

Теперь предоставим слово моей матери Майе Тураровне Рыскуловой: «По своему характеру отец был очень добрым, справедливым и бесконечно любящим своих детей человеком. Всех он собрал под свое тогда еще мощное крыло.

До ареста отца я жила в его доме, успела окончить первый класс. Мы часто ходили в Большой театр, цирк и зоопарк, в уголок Дурова. Стояли вместе с другими членами правительства на крыше дома во время военно-воздушных парадов в Тушино. И, конечно, самые торжественные воспоминания связаны с Красной площадью, где во время парадов мы находились на трибуне для гостей. Там я часто видела Светлану, дочь Сталина.

В доме было пианино, и отец обычно играл на нем «Чижика-пыжика» и «Турецкий марш». Он плохо переносил алкогольные напитки и если выпивал, впадал в крайнее уныние, говоря моей приемной матери: «Надя, дай мне ружье. Я иду стреляться». Но при этом, по письменному свидетельству Азизы Тубековны, отец мечтал: «Я буду жить 115 лет. Впереди жизнь будет очень интересная».

Лето проводили на даче дома отдыха Совнаркома РСФСР, на станции Клязьма. Там стояло отдельно несколько домиков, но питались мы вместе с отдыхающими, с ними же вместе смотрели кино. Папа всегда играл в бильярд и часто проигрывал. В последние годы он был очень полным, и ему было нелегко лазить под бильярд при очередном проигрыше. Мой брат Александр, мы его называли Шурик, любил играть в теннис. Купались в реке Клязьме. Помню, как далеко от дома встречала отца в поле. Завидев его казенный «линкольн», побежала навстречу, а в машине был новенький двухколесный велосипед. Радость моя была безмерна.

Зимой Шурик катался на лыжах, а я на санках с горки к реке Клязьме. Шурик делал ледяные туннели к дому, лепил из снега зверюшек. Топили печку, а в ней, на золе, пекли картошку. Мы часто ездили в собачий питомник на Клязьме. Вообще в доме было много животных, т.к. моя мачеха Азиза Тубековна училась в ветинституте: собака, морские свинки, кролики, белка, козленок. Я всегда с детства ожидала отца: ждала с работы, ждала на даче, словно чувствовала, что потеряю его очень рано. Шурика я помню вечно читающим: он читал даже за завтраком, обедом и ужином. В своих письмах из лагеря и больницы он часто просил прислать ему книги.

Хотя внешне все казалось благополучным, обстановка в доме была напряженной. Мачеха подвергала нас с Шуриком дискриминации по сравнению с другими членами семьи. Более того, она так запустила мой отит, что я пятилетней попала в больницу, где мне пришлось делать трепанацию черепа. С тех пор я плохо слышу на одно ухо. Шурик многие годы не разговаривал с мачехой и ее матерью, которая всем в доме заправляла. Часто его навещала бабушка Варвара Валерьяновна Колосовская, которую он до смерти называл мамой. Позже она вернулась к своей дочери Татьяне Алексеевне Уманской в Краснодар, где и умерла в 1970 году. Оба лишенные материнской заботы, я и Шурик были очень привязаны друг к другу. До последней минуты своей жизни он говорил своей бабушке и моей приемной матери, чтобы меня не бросили и заботились обо мне. Перед смертью Шурика я зашла к нему. Он долго разговаривал со мной, гладил по голове. Это была наша последняя встреча. С 1940 по 1984 год, пока была здорова, ходила на могилу брата. Кстати, по словам моей дочери Юлии, которая бывает на могиле Надежды Константиновны на Донском кладбище, цветы у Шурика всегда свежие. У него не было семьи, детей, но была симпатичная, судя по фотографии, которую я видела у его бабушки, девушка Саша. Они познакомились в больнице, где она тоже лечилась от туберкулеза. Кто же кладет цветы на могилу Шурика в течение 61 года? Она, ее дети, внуки? Неизвестно.

Из Кремля, где кабинет отца находился рядом с кабинетом Сталина, по воспоминаниям его бывшей жены Н. К. Рыскуловой, он приезжал поздно ночью. Весь дом спал, а я его ждала у дверей. Он входил с пакетом. Это был его ужин, который он приносил домой. Отец сразу проходил в кабинет, огромную комнату, где три стены были до потолка заполнены книгами, и начинал писать свои труды за столом, освещенным лампочкой с зеленым стеклянным абажуром. Я единственная свидетельница того, как работал мой отец. До утра он писал, а я сидела в уголке, за столиком, где лежала масса красочных альбомов из его любимого Казахстана, из заповедника обезьян в Сухуми. Часто я просила его чего-нибудь нарисовать, но он почему-то всегда рисовал чертиков (интересно, кого он имел в виду? —
В. Р.). Утром он опять на работу, в Кремль, а я в школу. Мы любили друг друга, и эту любовь к отцу, который не бросил меня, я сохранила на всю жизнь. Его память для меня священна, для меня мой отец остается главным человеком в жизни».

Со слов Саиды Алиевны Исенгуловой, жены брата Азизы Тубековны Рашида, которая видела Турара Рыскулова в 1936 году в его семикомнатной квартире на Новинском бульваре (дом находится справа от здания посольства США в Москве, точный адрес — д. 25, корп. 1, кв. 48, раньше эта квартира занимала всю лестничную площадку, теперь там две отдельных квартиры) и даже танцевала с ним, дедушка производил впечатление очень деятельного, подтянутого, сдержанного, интеллигентного человека, безусловно, крайне честного. Он был очень вежлив, деликатен, собран, прекрасно говорил.

Мой прадед Иван Иванович Дергачев (1878-?),
отец моей родной бабушки Веры Ивановны, в оставленных им записках (закончены в 1959 году, представляют собой около 150 страниц машинописного текста) сохранил следующие любопытные свидетельства о Тураре Рыскулове, своей дочери Вере Ивановне, внучке Майе, ее приемной матери Надежде Константиновне и ее детях — обо мне (родился в 1957 г.) и моей старшей сестре Юлии (родилась в 1955 г.): «Дочь Веры имела незарегистрированную связь с зам. пред. Совнаркома РСФСР т. Рыскуловым, одним из гуманнейших коммунистов, который злодеем Сталиным был сослан в Сибирь. Родившаяся от этой связи дочь Майя тоже по окончании семилетки сослана за мифическую измену отца в Караганду, откуда она потом вернулась, так как Рыскулов был реабилитирован. Майя жила у второй жены Рыскулова Надежды Константиновны, прекрасной души человека. В Москве Майя сошлась с женатым человеком и имела от него двух детей — веселуху Юлю с серебристым смехом и открытой доверчивой душой и толстяка с тихим смехом и хитрецой Володю».

Заметим также, что уже в старческом возрасте Вера Ивановна сделала своим любовником семнадцатилетнего ученика, который приходил к ней брать уроки фортепьяно, о чем она с гордостью рассказывала моей матери.

Конечно, жизнь у Майи не сложилась. Так же, как и ее старший брат Шурик, она после войны начала интересоваться в компетентных органах судьбой своего отца и за свое «любопытство» была сослана в Казахстан. Аресту предшествовало знакомство с неким Рахимом, которого представила ей ее подруга Зульфия, дочь врача-алаш-ординца Исы Кашкинбаева. Та была настолько красива, что однажды после войны в центре Москвы ее пригласили в автомобиль и привезли… в приемную Берии, но почему-то отпустили. Однажды Рахим распрощался с Майей и ее семьей и ушел. Квартира их находилась в подвале, в Колобовском переулке. Они о чем-то говорили и вдруг в окне, вверху, увидели знакомые ботинки: он стоял и подслушивал. Вскоре она была арестована. После обыска в квартире ее посадили в «черный ворон», два чекиста (капитан Коптелов А. Д. и старший лейтенант Мамаев И. С.) наставили на нее, вчерашнюю школьницу, пистолеты и повезли во внутреннюю тюрьму МГБ СССР. Допрашивал ее крайне ограниченный и просто малограмотный, судя по его автографам, капитан Чумаков, следователь 6-го отдела 5-го управления МГБ СССР. Конфискованный при обыске дневник Майи с записями типа «Ура! Сегодня наши взяли Киев!» был сожжен, наверное, как крайне вредный антисоветский документ. 29 декабря 1949 года Особое совещание при министре государственной безопасности СССР объявило ей ссылку на 5 лет по статьям 7 и 35 УК РСФСР как «социально опасному элементу», объяснив этот приговор тем, что оно опасается, как бы дочь «врага народа» не использовали вражеские спецслужбы. На Лубянке Майя сидела с арестованными испанскими детьми, слышала о ранее заключенных там артистках Зое Федоровой и Окуневской. В Бутырке находилась в одной камере с дочерью Косарева Еленой, которая впоследствии погибла. Кстати, никогда ни от кого из сидевших с нею арестованных она не слышала, чтобы к кому-то применялись пытки. Возможно, так было в послевоенное время. В любом случае спекулировать на этой теме не стоит.

Когда Майю везли в открытой машине в Караганду, ее поддерживал сын Ягоды, чтобы она не выпала из кузова. Там же слышала о дочери Тухачевского Светлане. Та вышла замуж за рабочего, дала ему образование. Позднее жила в Москве. В Караганде находилась жена Главного маршала авиации А. А. Новикова. Она вышла замуж за сосланного врача Прозорова. Позднее Новиков приезжал разводиться с ней.

Возвращаясь из ссылки, Майя в поезде познакомилась с радистом поезда, моим и моей старшей сестры будущим отцом — Смагиным Владимиром Васильевичем (1917 — 1974 гг.), который бросил нас еще в детстве и навестил лишь однажды, когда я уже учился в четвертом классе. Погиб под колесами трамвая, будучи начальником узла связи Курского вокзала. В 2008 году Сауле Тураровна похоронила внука 26 лет, погибшего в аварии. В июле 2012 года утонул возле Волоколамска в возрасте 22 лет мой племянник Юрий, сын сестры Юлии. Тело его нашли только через две недели. Вместе с дедом и его сыном Александром это уже пятый погибший мужчина в нашей семье. Да, видно, недаром родственники убитого прадедом волостного управителя Саймасая Учкемпирова прокляли его род до пятого колена, и проклятие это будет висеть даже над моими будущими внуками.

Вернувшись из ссылки, Майя пошла на почту и, повергнув в шок всех присутствующих, послала телеграмму благодарности… Лаврентию Берия, по инициативе которого была проведена амнистия. 1 сентября 1956 года она была реабилитирована Военной коллегией Верховного Суда СССР.

Кстати, реабилитация моего деда началась также с заявления моей матери, направленного 13 августа 1956 года председателю Комитета партийного контроля при ЦК КПСС Швернику Н. М.: «В 1937 году органами НКВД был репрессирован мой отец, Рыскулов Турар Рыскулович, 1894 года рождения. До момента ареста он работал зам. пред. СНК РСФСР. 12 августа 1956 года я получила свидетельство о его смерти в 1943 году. Прошу ответить мне, реабилитирован ли он посмертно?»

Заметим, что это заявление, хранящееся в персональном деле Т. Р. Рыскулова, было написано на следующий день после получения лживой справки КГБ о том, что он умер от сердечного приступа.

Занимаясь реабилитацией деда, Майя всем говорила и везде писала, что у нее в Казахстане есть две сводные сестры — Сауле и Рида, и им и их матери Азизе Тубековне тоже помогли. 26 января 1961 года Азиза Тубековна направила Первому Секретарю ЦК КПСС Н. С. Хрущеву письмо в связи с возобновившейся в Казахстане уже после всех реабилитаций «антирыскуловской кампанией». В нем среди пострадавших от сталинского произвола членов семьи она назвала и единственную из четырех дочерей Рыскулова, которая была репрессирована, — мою мать. До самой своей смерти Азиза Тубековна писала ей теплые письма и была в курсе всех ее домашних дел.

Партийной же реабилитации Рыскулова способствовал его главный биограф В. М. Устинов, который в то время был еще молодым архивным работником и еще раньше заинтересовался его судьбой, за что коллегами был прозван, по его словам, «рыс-куловцем». Зная касающиеся Турара Рыскулова архивные документы, он быстро собрал необходимые материалы для его восстановления в партии.

Отметим также, что у Турара Рыскулова была очень сильная (-24) близорукость, и на всех фотографиях он снят в очках. Моя приемная, а на самом деле истинная бабушка Надежда Константиновна рассказывала мне, что, когда они ссорились с дедом, она снимала с него очки и колотила его. Конечно, это говорилось как бы в шутку, но доля правды в ней, я думаю, была. Кроме того, она рассказывала мне, что знала лично очень многих крупнейших государственных деятелей России того времени, разговаривала и даже танцевала с ними. Так, она очень высоко отзывалась о Троцком, Зиновьеве и Каменеве в то время, когда о них иначе как в бранном смысле нельзя было упоминать. К сожалению, этих рассказов было очень мало.

В отличие от Надежды Константиновны, которая до конца своих дней целиком читала речи
Л. И. Брежнева, хоть и не была коммунисткой, ее сестра Ольга Константиновна о красных иначе как о «обыкновенных бандитах» не отзывалась, что, впрочем, было естественно для жены одного из руководителей «Алаш-Орды», который сотрудничал, правда, весьма формально и сохраняя полную автономию, с Колчаком.

Владимир РЫСКУЛОВ