Недалеко от Тараза разрушается уникальный исторический памятник
В 30-40 минутах езды от Тараза в ущелье Карасай почти на километр растянулась одна из самых древних картинных галерей. Здесь на скалах сохранились древние рисунки — петроглифы.
Древний человек для своего творчества выбирал южные склоны гор, обращенные к солнцу.
— Под длительным воздействием солнечной радиации — прямых палящих лучей — шли химические процессы, и камни покрывались тонким слоем «загара» — патиной. На них и наносили рисунки, — рассказывает краевед Анна Крокошева. — Техник рисования было две: процарапывали контур или выбивали его точками. Точечная техника выбивки считается более древней.
Петроглифы Карасая как раз точечные. Большинство изображений — контурные. Но нам попались несколько рисунков, где крохотными лунками был заполнен весь рисунок.
Инструмент у художников тоже был нехитрый — камень долбили другим, более прочным камнем. В качестве «холста» выбирались относительно пологие скалы, куда можно было добраться, не слетев вниз. Сейчас рисунки «висят» на высоте двух-трех метров. Если учесть, что ветер постоянно наносит новые слои почвы, то можно предположить, что изначально петроглифы располагались выше.
Что рисовали наши далекие предки? На карасайских скалах мы чаще всего видели горных козлов, оленей, встречаются лошади, быки, несколько верблюдов, люди, птицы. Еще мы видели один рисунок то ли барса, то ли тигра.
О чем говорят нам петроглифы? Ответ, который на поверхности, — о том, что Тараз — не самое древнее поселение в этих местах. За несколько тысячелетий до появления города здесь жили люди. Специалисты расходятся в датировке. Одни считают, что наскальным рисункам не более пяти тысяч лет, другие — не менее семи тысяч. Кроме того, петроглифы говорят об образе жизни. Например, встречаются сцены охоты.
А вот понять, для чего человек карабкался на скалы и выбивал эти рисунки, рискуя сорваться вниз, непросто. Предполагается, что древние предки, жившие в непростых условиях, не могли заниматься творчеством в чистом виде — для самовыражения. Рисунки имели практический смысл.
Возможно, они создавались для какого-то обряда, ритуала. Например, перед тем как пойти на охоту, чтобы привлечь добычу, или наоборот — после охоты в благодарность добыче за то, что позволила себя поймать.
Возможно, карасайская галерея — своеобразный дневник, который фиксировал какие-то события в жизни местного племени. Может быть, это своеобразное святилище, где молились разным духам. Но скорее всего — все сразу.
— На рисунке по рогам горных козлов — теке — можем видеть, как возникают зачатки религии. Размеры рогов от рисунка к рисунку увеличиваются, закручиваются к спине или даже в спираль, на их концах появляются небольшие круги. Специалисты считают, что эта трансформация говорит о появлении поклонения духу козла, а круги — солярные символы, они указывают на то, что животное священное, — рассказывает Анна Крокошева.
Тут же среди многочисленных обычных и священных теке мы видим изображение всадника с длинной палкой. Что это? Копье, и рисунок запечатлел нападение врагов (или победу над врагом)? Охота на лошади? А может, это урга, а изображение показывает приручение лошадей? Всадник объездил одно животное и теперь пытается поймать другое?
На другом камне — уже два человека. Один из них с поднятыми вверх руками.
— Мы условно называем этот рисунок сценой пленения, — объясняет наш гид, — но можно еще предположить, что это сцена наказания. Мы настолько привыкли к принятому в нашем обиходе языку жестов, что знакомые движения трактуем на привычный манер, но ведь даже в современном мире, попадая в другую страну, мы можем столкнуться с непониманием. Поэтому сложно сказать, что обозначают поднятые вверх руки.
Еще два рисунка мы никак не смогли «опознать». На одном было длиннотелое, длиннохвостое животное, похожее на тушканчика. На другом — что-то вроде слона. За что увековечили тушканчика и где могли видеть слона местные жители? Или это какие-то более современные мистификации?
Выискивая среди щебеночных осыпей камни с рисунками, я невольно испытывала сожаление. В школе о петроглифах мы впервые узнали в пятом классе из учебника истории мира. Изучали их по фотографиям из французских и итальянских пещер. При том, что в 15-20 километрах от города находится уникальное учебное пособие. Как жаль, что у меня не было таких учителей-энтузиастов, как Анна Крокошева, Любовь Исатаева и других, которые своим ученикам не только рассказывают, но показывают историю края.
Переходя от одного рисунка к другому, невольно задумываешься — где жили художник и его племя? Здесь же в ущелье или приходили сюда из другого места? Чем они питались, во что одевались? Только ли охотились или уже начали пасти каких-то прирученных животных? Означают ли изображения верблюда, что люди навьючивали их и кочевали? Где брали воду? Похожи ли они на нас? Ведь мы по сути их потомки. Даже если не генетические, то исторические. А возможно, и гены общие найдутся…
Эти вопросы заставляют искать на них ответы. Так, в поисках водных источников мы набрели на слабенький родничок.
Говорят, что скалы с петроглифами — сакральное место для молитв и жертвоприношений. Для доказательства этого искать какие-то черепки и кости на поверхности было бы делом напрасным, а раскапывать подножие скал — незаконным. Искать следы поселений тоже должны профессионалы.
Можно сказать, что, хотя петроглифы Карасая выявлены, описаны и классифицированы достаточно давно, полноценного всестороннего их изучения еще не было. И времени для этого все меньше. Годы и климат делают свое дело. Ветры, осадки, мороз и жара разрушают камни.
Анна Крокошева приезжает в ущелье Карасай не первый год и даже не первое десятилетие. Она показала нам петроглифы, которые уже частично разрушились. С некоторыми разрушениями уже бороться невозможно, но какие-то фрагменты скал, наверное, можно укрепить, чтобы приветы из далекого прошлого могли увидеть и в далеком будущем.
Но помимо природных факторов, есть и антропогенные. Любители артефактов забирают камни домой или неосторожно перемещаются по скалам, сдвигают камни, портят их. Чтобы сберечь этот каменный памятник, нужны средства и государственный подход.
Айгуль МАХМУДОВА,
фото Юрия КИМА